Человек маркизы - Ян Вайлер
Он повернулся и двинулся ко второй квартире слева, чтобы позвонить туда.
– А ко мне вы не собираетесь или как? – разочарованно спросила соседка.
– К сожалению, нет, – ответил Папен, довольно галантно для себя, и добавил: – У вас ведь уже есть маркиза. Если вам не требуется новая, то я уж лучше к вашим соседям.
– Эти тоже не откроют, – сказала она и немного высунулась из двери. – У них тоже фобия.
В этот момент открылась дверь, в которую мы хотели позвонить раньше, и оттуда высунула голову моложавая женщина:
– Ко мне никто не звонил?
– Это тебе примерещилось, – злобно пролаяла соседка.
– Оставь меня в покое, ночное привидение, – сказала моложавая женщина соседке.
– Иди, иди к себе, никто не хочет с тобой связываться, – ответила та.
– Вообще-то это мы к вам звонили, – подал голос Папен и попытался маневрировать между двумя женщинами. – Я с улицы заметил, что у вас… – Дальше он не договорил, потому что моложавая женщина замахнулась на соседку шваброй, но попала отцу по ноге.
– Вот видите, она же сумасшедшая, – воскликнула соседка, и тут открылась и третья дверь, и наружу выбежал мужчина:
– Опять тут начинаете? Каждый день одно и то же.
– Добрый день, я снаружи заметил, что у вас есть балкон. И я подумал, что, может быть, у вас есть одна потребность.
– Что? – Мужчина совсем не слушал, увлечённый тем, что отнимал у моложавой женщины швабру и одновременно заталкивал её в квартиру.
– Речь идёт о вашей маркизе.
– О какой ещё маркизе?
– Которая у вас отсутствует.
Молодая женщина захлопнула дверь, соседка встала рядом с Папеном и сказала:
– Хорст, он хочет впарить тебе маркизу.
– Вообще-то нет, но можно было бы подумать о приобретении.
Хорст прислонил швабру к двери молодой женщины и фыркнул:
– Маркизу? На что мне эта маркиза? У меня и без неё проблем хватает. Ещё и маркизами себе ноги спутывать.
И не успел Папен ничего сказать, как Хорст и его соседка уже скрылись в своих квартирах. Бах! Двери захлопнулись. Рональд Папен потёр себе колено и сказал:
– Не скучно тут у нас, в Гельзенкирхене, да?
И потом пошёл на пятый этаж, первая дверь направо. Фамилия Розен. Динг-донг.
– Надо дать людям время. Никогда не торопитесь бросать винтовку в рожь, – прошептал он.
Через некоторое время дверь открылась, и в проёме появилась женщина средних лет.
– Добрый день? – вопросительно сказала госпожа Розен.
Рональд Папен произнёс весь текст своей роли. И женщина приветливо сказала:
– Мне очень жаль, что вы потратились, приехали сюда продать маркизу. У меня для этого нет денег.
– Не проблема, – сказал Папен. – У меня есть идеи и для клиентов, которые не почивают на розах. Решение всегда найдётся.
– Я совершенно точно не покупаю ничего в рассрочку. Да мне и нельзя. Мой муж меня за такое убьёт. – Она посмотрела мимо Папена и обнаружила меня на площадке у него за спиной.
– А ты кто? – спросила она.
– Это моя дочь. Она у меня на каникулах. И сопровождает меня, чтобы посмотреть, как работает её отец.
– И как? Не очень скучно? – спросила госпожа Розен.
– Вообще не скучно, – сказала я. – А можно мне воспользоваться вашим туалетом?
Госпожа Розен открыла дверь и сказала:
– Конечно.
И глядь – вот уже и Рональд Папен внутри.
Я дала ему две минуты, чтобы завязать разговор с этой женщиной. Разглядывала в это время картинки котиков в гостевом туалете Розенов, потом спустила воду и помыла руки. Мой трюк сработал. Благодаря ему мы переступили через порог. Но, к сожалению, оказалось, что господин и госпожа Розен сделали уже слишком много покупок в рассрочку. Госпожа даже откровенно созналась, что на всех каналах телевизионного шопинга стоит в красных списках, а это означает, что им там больше ничего не продают. И действительно, половина квартиры была заставлена явно ни разу не использованными приобретениями, частью ещё даже в упаковке.
Папен распрощался и оставил у них свою карточку. Только на случай, если обстоятельства вдруг изменятся. И потом мы ушли. Я скользила левой рукой по красным пластиковым перилам лестницы. Наши шаги гулко отдавались в лестничной клетке.
На улице я повернулась к отцу. Теперь у него был усталый вид. Не то чтобы разочарованный, а скорее пустой, как будто у него отняли его задание.
И в этот момент я не могла иначе. Я шагнула к нему и обняла этого некогда смутного, печального, этого бесконечно старательного и нежного человека, как это может сделать только дочь. И мой отец выронил сумку с образцами и тоже обнял меня. Там, в Гельзенкирхен-Буер-Хасселе я впервые ощутила своего отца. И только с того момента я знаю, чего я была лишена в первые пятнадцать лет моей жизни. Как сильно мне недоставало этой её части.
Наконец мы пошли к машине. Сейчас я верю, что он тогда почувствовал то же, что и я. По крайней мере, в тот день у него уже не было желания наносить следующие визиты.
По дороге домой мы почти не говорили. Он, может быть, чувствовал, как я была шокирована и разгневана, и мне казалось, я чувствовала его стыд каждой порой моего тела. Вывела меня не только тщетность его работы и моя злость на людей, которые его даже внутрь не впускали. Меня рассердил и он сам. Как он себя поставил. Как он всегда сохранял дружелюбие. И выказывал почтительность идиотам, давая свою карточку, хотя ведь он точно знал, что она сразу угодит в корзину для бумаг.
– Я просто не могу понять, почему ты так себя держишь, – вырвалось у меня, когда мы медленно катили по автобану в вечерней пробке. – И даже не рассказывай мне больше ерунды про какого-то смотрителя маяка!
– Но я не могу иначе, – сказал он и потом долго молчал.
И позже:
– Знаешь, что было круто? Что ты в последней квартире попросилась в туалет. Если бы ты не попросилась, то я бы к ним не попал. Даже если это ничего не принесло. Но было просто счастье, что ты попросилась в туалет в самый нужный момент.
– Папа?
– Да?
– Мне не надо было в туалет. Это был трюк.
На это он мне ничего не сказал. И мне стало ясно, что есть лишь один путь продавать эти проклятые маркизы. Лишь один метод, предвещавший успех, и я знала это потому, что он был последний и пока ещё ни разу не испробованный. И эта стратегия гласила: обманывать.
День десятый
