Такая вот любовь - Синтия Ньюберри Мартин
– Довольно неплохо, учитывая обстоятельства. Я говорила тебе, что ее сын рисует рекламные баннеры? Он огромный – ну, и она тоже. Здоровый, я имею в виду. Джон Милтон высокий, ширококостный. С хриплым голосом. И с черными волосами.
– Ты не говорила мне, что у нее есть сын, – вставил Уилл.
– Ну, я видела его всего пару раз, – сообщила Анджелина Каре. – Он напоминает мне медведя.
– Они живут в трейлере, – сказал Уилл.
– Я не знаю никого, похожего на Люси.
– Значит, тебе нравится работать? – спросила Кара.
– Нравится. Я этого не ожидала. Но да.
Уилл уставился на горы вдали. «Как быстро все проходит», – подумалось ему. Как случилось, что он перестал заниматься тем, чему учился? И, в сущности, сам приложил руку к тому, чтобы покончить с этим. Разумеется, он не воображал, что до самой смерти будет «водяным доктором». Просто остаток жизни – это то, что раньше маячило где‑то далеко впереди.
– Уилл? – подала голос Анджелина, и он повернулся к ней. – Не пора ли ужинать?
– Конечно. Кроме стейков, больше ничего нет. Оставайся тут, если хочешь. – Уилл открыл дверь и задержался на пороге, оглянувшись на солнце, но оно уже скрылось за горизонтом, унося с собой ощущение осмысленности происходящего, которое не покидало его весь день. Впервые за долгое время ему захотелось чего‑нибудь сладкого. Но, в отличие от Анджелины, Уилл не сомневался: дурацкое желание пройдет. Он просто голоден, а ужин совсем скоро.
Кара встала.
– Мы все пойдем.
Уилл вошел в дом, задаваясь вопросом, не слишком ли долго он проторчал в дверях, ни туда ни сюда, и теперь не покажется ли Каре, что это папа ведет себя странно.
Направляясь к грилю, Уилл услышал, как она спросила, не хочет ли кто воды, просунул голову в дверь кухни и сказал: «Да». Кара улыбнулась ему, а Анджелина посмотрела в его сторону. Он мгновение подождал, надеясь на продолжение. Но тут Квен позвал Кару наверх, чтобы она помогла ему найти «Сиддхартху», Анджелина вернулась к салату, а Уилл закрыл дверь.
Уилл не вспоминал об этой книге со времен старшей школы, но как въяве видел ее синюю обложку. Он открыл гаражные ворота. А когда завернул за угол, к грилю, с горного хребта налетел порыв холодного ветра. Жалея, что куртка осталась в прихожей, Уилл повернулся лицом к дому. Сейчас, по крайней мере, всё выглядит нормально. Он жарит мясо на гриле во дворе. Анджелина на кухне. Вода, которую он делал безопасной, стоит на столе. Вот только он больше этим не занимается. Уилл кашлянул и посмотрел на упавший желтый лист. Наступил на него ногой. Надо было предложить поужинать в столовой.
Когда Уилл снова поднял глаза, стемнело как раз настолько, чтобы вид в маленьком кухонном окошке казался не только заключенным в рамку, но и подсвеченным – еще одна картинка, которую стоило бы запечатлеть.
Глава 27
Анджелина попрощалась с Квеном и Карой у входной двери и, пока Уилл их провожал, поднялась наверх, быстро забралась в постель и выключила свет. Она не шелохнулась, когда муж вошел в спальню.
Вскоре после полуночи Анджелина услышала, как за почти всегда открытыми окнами начался дождь. Его давно не было, и она, успев соскучиться по очистительным потокам воды, отгоняла сон, стараясь расслышать каждый всплеск, но мерные звуки убаюкали ее. Позже, в сумраке раннего утра, в шуме дождя послышались настойчивые завывания тепловозного гудка. Анджелина перевернулась на спину. Сон? Явь? Потом снова раздался гудок, на сей раз более протяжный, почти мольба. Она подумала: каково это – отправиться куда‑нибудь на рассвете, когда по стеклам хлещет косой дождь?
Но, даже задаваясь этим вопросом, Анджелина знала, что не сможет уйти. Уилл никогда этого не поймет. Разве только она полюбит и уйдет.
Следующим, что услышала Анджелина, был голос радиоведущего из мужнина будильника. А потом – тяжелая поступь вставшего с кровати Уилла. Она плотно сжала веки, вспоминая, как закрывала глаза позавчера вечером в шкафу-купе. Ей казалось, что, лежа на полу за запертой дверью, она сдалась. И, вероятно, некоторое время это было недалеко от истины. Но, услышав голос Уилла и ответив ему: «Оставь меня», Анджелина поняла, что вовсе не сдалась, а лишь отступила, собираясь с силами. Ранним утром она как можно тише отодвинула дверь шкафа и на цыпочках выскользнула из спальни – гораздо тише, чем теперь Уилл, собиравшийся на матч.
Когда дверь за мужем захлопнулась, Анджелина перекатилась на середину кровати. Она не могла разглядеть, что заключено в камне. Не знала, что отсекать. Не понимала, как убрать лишнее, чтобы добраться до главного.
Вчера утром Анджелина вылезла из шкафа-купе, села в машину и поехала в «Данкин донатс» по федеральной автостраде, делая вид, будто путешествует в одиночку. Возможно, притворяясь той, кем являлась на самом деле.
Не выходя из машины, она заказала через окно полдюжины горячих глазированных пончиков, пакет молока и самую большую порцию кофе. Припарковалась на стоянке и в один присест слопала три липких пончика, после чего откинулась на спинку сиденья. Во рту было сладко-маслянисто; на небе разгорался новый день. А если не думать ни о ком, кроме самой себя? Если день за днем делать только то, что хочется, и только тогда, когда хочется?
Она эгоистка. До мозга костей.
Анджелина перевернулась на другой бок и сбросила одеяло. Она любит их всех. И не в силах понять, отчего ей так хочется побыть одной.
Заныли ноги. Анджелина потянулась к икре и растерла ее. Вчера она провела в спортзале, на беговой дорожке, несколько часов. Несколько. Часов! Шаг за шагом. Она сказала себе то же, что говорила Люси.
Пришла Надин – без Фрэнсиса, который вернулся на работу. Когда они бок о бок занимались на соседних дорожках, Анджелина спросила у нее, рада ли она, что сегодня оказалась здесь одна. Надин с воодушевлением кивнула. А потом добавила, что, когда муж рядом, она тоже рада. Похоже, эта женщина принимала жизнь такой, как она есть. Хотя когда‑то и переживала из-за того, что у них нет детей. Причина, как подозревала Надин, кроется в наследственности мужа: его брат тоже не сумел обзавестись ребятишками.
Анджелина усвоила множество правил Уилла: она не регулировала яркость света после того, как муж к ней привыкал; не смотрела телевизор в постели; никогда не звала дочерей в спальню для вечерних посиделок, как бывало в ее детстве; никогда не просила Уилла о том, что могла сделать сама. Ее лицо пылало. Тело разогрелось, словно
