Борис Штейн - Донный лед
Легко перепрыгнув через канаву, подбежал к Зудину молодой изящный пес роскошного полосатого окраса - тигровый боксер. Не первый раз удостаивал он Зудина своим вниманием, но близко не подходил и к себе не подпускал отскакивал, погладить не давал. А погладить как раз очень хотелось, хотелось дотронуться до теплой, покрытой короткой шерстью кожи. Зудин был почему-то уверен, что кожа у боксера теплая, и поэтому ему нехолодно в такую стужу. Ему даже казалось, что от кожи отходит легкий парок. Зудин снял рукавицу, протянул руку. Боксер отпрыгнул грациозно и пружинисто, как настоящий боксер, взглянул на Зудина укоризненно, мотнул головой и потрусил, пританцовывая, прочь. Зудин тоже мотнул головой и, усмехнувшись, надел рукавицу. И одобрительно подумал: "Независимый!"
Зудин шел на узел связи, который назывался на их, связистов, языке дистанцией связи.
Зудин сам был когда-то радистом - в армии, и привык к словам "узел связи", и поэтому называл всегда эту самую дистанцию узлом.
Зудин шел на узел связи для того, чтобы лично договориться с начальником или с главным инженером о радиофикации общежития, которое находилось в двух шагах от узла.
Общежитие это, только что построенное и заселенное, было предметом тайной зудинской гордости: большое парадное крыльцо с наличником, крытый пластиком пол, водяное отопление, красный уголок и комната для настольного тенниса. Общежитием командовала Варька, и хоть не кончился еще ее законный декретный отпуск, она то и дело забегала - мальчугана накормит, убаюкает, оставит на Наташку - и в общежитие, чтобы ребята, не дай бог, с общего направления не сбились, с чистоты и порядка, чтобы не сбились в сторону грязи, беспорядка и разгула.
Общежитие никогда не пустовало. Дело в том, что на участке Холодная работали по неделям, и одна смена отдыхала целую неделю, и в обеих сменах было по нескольку холостяков, обитателей общежития.
Зудин хотел было проследовать прямо на узел связи, но пройти мимо общежития было свыше его сил, и он свернул на прочно и красиво сбитое широкое парадное крыльцо и в следующий момент уже снимал рукавицы и расстегивал полушубок, отдаваясь сладкому благотворному теплу. Из комнаты для настольного тенниса слышался веселый пластмассовый стук.
Навстречу Зудину по длинному светлому коридору спешила Варька:
- Герман Васильевич! Срочно позвоните в канцелярию. Я уже посылать за вами собралась!
- Что там еще! - ворчал Зудин, подходя к телефону. - Минуты не могут высидеть без меня!
Он набрал номер.
- Герман Васильевич, - раздался знакомый голос секретарши Светы, управляющий трестом к нам вылетел.
- В Нижний?
- Да, в Нижний вертолетом, а оттуда его надо забрать.
- Мой "уазик".
- Я скажу, чтоб ехал?
- Да.
- А ночевать?
- Заежка. Пошлите уборщицу, пусть сменит белье. Там никто сейчас не живет?
- Нет.
- Ясно. Посуда там... Чай, сахар, сигареты "Опал" - за мой счет.
- Герман Васильевич, а он разве не у вас остановится?
- Нет.
Зудин помолчал немного и добавил тихо:
- Нет, не у меня...
И положил трубку на рычаг.
Вот и все.
Вот и допрыгался.
Снятие.
Дохорохорился.
"Бульдозеристом пойду!"
Кого там бульдозеристом!
Глупо. Горько.
В башке завертелась старая какая-то песенка без начала, без конца:
Что же теперь мне делать?
Что же мне делать?
Мне так обидно-стыдно!
Чушь. Но что же действительно делать? Кому нужны деньги, кому слава, кому власть, кому бабы... А ему, Зудину, нужно, оказывается, не так много, но и не так мало: руководить передвижной механизированной колонной. Человек должен быть приставлен к своему делу. К тому, на которое у него хватает сил, способностей и охоты! Которое он охотно делает. Не каждому человеку удается найти свое дело. Не каждое дело обретает истинного своего хозяина. Бывает, разминается человек со своим делом, и всю жизнь ходит в неудачниках. Бывает, приставят к делу не того, и дело чахнет. Зудин не разминулся. Он слился со своим делом. И дело его, что ни говори, не чахнет. Нет, не чахнет.
А может, и не снимать его летит сюда управляющий? Нет, кого там - не снимать! Все же ясно... Агентурные сведения имеются. Приказик уже нарисовали. Но не положено подписывать, так сказать, воочию не убедившись. Ну, скажет, показывай, что у тебя. А что показывать? Пепелище на Джигитке? Зудин медленно шел по коридору - шапка на затылке, рукавицы под мышкой. За одной из дверей звонко цокал пинг-понговский шарик.
"Расхныкался! - сказал сам себе Зудин. - Расхныкался, паря!"
Он толкнул дверь и закричал, отчаянно швыряя в угол шапку, рукавицы, полушубок и пиджак:
- Ну, кто свою очередь уступит?!
Ему сейчас же дали ракетку.
Зудин легко выиграл партию и спросил!
- Ну кто там посильнее?
- Попробовать, что ли, - тихо сказал Генка Спицын, экскаваторщик и музыкальный человек.
- Давай, Спицын, - поощрил Зудин и улыбнулся, приоткрыв металлические коронки: - Давай, Генка!
Зудин играл хорошо. Он вообще был спортивный - ловкий и выносливый. В армии занялся боксом - дошел до второго разряда. Это не мало - второй разряд за два года. Потом-то некогда было заниматься регулярно: работа, курсы механизаторов, вечерняя школа, вечерний институт... Но всякие там любительские лыжи, волейболы, футболы и настольные теннисы - здесь Зудин мало кому уступал.
А вот Генке Спицыну уступил. И "мертвые" вытаскивал, почти с пола поднимал, и бил с размахом и с придыханием, а уступил. Уступил Генке музыкальному человеку, потому что у Генки была реакция, как у кошки, и скрытая, скупая какая-то техника - одним словом, он стоял почти неподвижно, еле шевеля ракеткой, и гонял Зудина по углам. Зудин старался, словно кубок проигрывал, - он всегда все делал старательно, и настольный теннис не был исключением. Пот лил с него градом. Он осклабился азартно, ударил что было силы и промазал. Досады не было. Но было большое желание выиграть.
- Ген, ты че делаешь? - кричали зрители. - Выиграл у начальника проиграл в жизни!
- Не забывай, из чьих рук кормишься!
Остряки не были слишком изобретательны, но и этих обычных в таких случаях шуток хватило для куража.
Зудину очень хотелось выиграть, но он проиграл. Потому что Генке ведь тоже очень хотелось выиграть, а играл он, конечно, лучше.
- А, черт! - в сердцах воскликнул Зудин, пропустив последний двадцать первый мяч. - Ну и силен ты, Генка! Ну погоди, я потренируюсь, еще доберусь до тебя!
И, наскоро одевшись, ушел распаренный, как после бани, блаженно улыбаясь и нехотя натягивая рукавицы на горячие руки. Через пять минут он входил в кабинетик начальника узла связи.
По неписаным правилам служебного этикета, Зудину следовало сесть в машину и поехать в Нижний встречать управляющего трестом. Зудин, однако, не поехал. Он представил себе, как они едут с управляющим в машине, и он, Зудин, отвечает на какие-то вопросы и, боясь впасть в заискивающий тон, говорит дерзости, и его несет как на вороных - с ним такое бывало. Одним словом, не поехал Зудин встречать управляющего, послал главного инженера, благо, главный в поселке оказался. Пусть молодой человек попредставительствует, может, завтра дела будет принимать, пусть привыкает. Да и начальство пусть знает, что Зудин не из тех, кто хвост заносит. За дело готов отвечать, пожалуйста, а встречи-речи - это не по его части. Так или примерно так думал Зудин, шагая домой по вечернему морозу, и ранняя луна висела на всегда чистом в этих местах небе, и казалось, что от нее, как от собаки, исходит легкий парок, будто луна дышит.
Ходьба успокоила Зудина. Ходьба всего его успокаивала. И он явился домой, как обычно, ровным, бодрым, уверенным в себе, и от уверенности в себе - чуть насмешливым.
Зудин все же думал, что управляющий, приехав, пошлет за ним, и спать долго не ложился, возился по хозяйству, стругал полочку для кладовки, чистил ружье, смазку менял. Однако за ним не приехали. В двенадцать часов он понял, что и не приедут, и спокойно лег спать.
Сон, однако, не шел, и это было все-таки странно, потому что был Зудин человеком неприхотливым, в смысле нервов прямо-таки железным и спать мог в самых невероятных обстоятельствах. Так, однажды он часа два проспал в вездеходе, в "атээлке", когда "атээлка" прыгала по бездорожью, форсируя ручьи, овраги и прочие складки земной поверхности. Зудин ездил тогда осматривать новый участок и вот на обратном пути заснул. Обмяк в креслице рядом с водителем, ухватившись, однако, за поручень, и уснул. Причем вследствие неровностей рельефа местности голова его так болталась, что водитель вездехода Кеша, Кешка-танкист, стал беспокоиться, как бы с головой что-нибудь не случилось, как бы не лопнула в шее какая-нибудь жила. Ему хотелось как-то придержать зудинскую голову, но руки его были заняты рычагами - дорога была более чем сложная. И Кешке оставалось только посматривать на болтающуюся голову своего шефа, причем посматривал он не только с опаской, но и с изумлением, потому что эта вышедшая из управления голова спала и даже умудрялась похрапывать...
