Все их деньги - Анна Теплицкая

– Так это же папаня его, не мог, что ль, деньги снять?

– Нет. Только через полгода, когда вступит в права наследства. Что делать-то с пареньком?

– Можем замять, Давидыч? Сами с мальцом разберёмся.

– Можем, Михеич, отчего не можем, – закивал он. – Мы же не звери, в конце то концов… всё понимаем. Ошибся парень, горе у него. Давай ещё к нашим баранам. Что там у тебя с Южным рынком? Я вздохнул и сел в красное бархатное кресло.

Глава тринадцатая. 2024. Классик

Время приближалось к одиннадцати, и в офисе было живенько: сотрудники вносили в кабинет Президента стулья после реставрации и разносили кофе. Сладкая парочка, Бульд со Старым, эмоционально разговаривали, стол Президента пустовал. На столе лежала Тетрадка, вот бы заглянуть в неё одним глазком, может быть, и попалось бы что-то интересное? Вообще-то брать её не воспрещалось, но как-то исторически сложилось, что Тетрадка находилась исключительно в президентских руках.

Я приготовился занять своё место за дисплеем. Коллекция плакатов украсилась новой фотографией, сделанной на вечере презентации, теперь на экране красовался Президент под ручку с мэром Москвы. Я сел и задумчиво уставился на неё. Слайд сменился – теперь наша общая фотография с того же мероприятия. В этом сером костюме выгляжу тощей воблой, – с неудовольствием отметил я.

Президент вошёл в свой кабинет стремительно, поднял для приветствия руку. Как всегда собран, как всегда официален. За ним вальяжно ступал Михеич.

– Парни, давайте обсудим пару вопросов, есть ещё десять минут до прихода Бори, с ним мы сегодня должны пройтись по процедуре покупки его доли.

Когда-то я подумал, что назвать кота Борькой всё равно, что назвать ребёнка Капитошкой. В этом чувствуется особое извращение, попрание устоев. Как только я это понял, так сразу кота Борей и назвал. Поэтому, когда настоящий Боря Бронштейн открыл дверь офиса, я почувствовал себя настоящим кошатником.

– Борь, заходи, – приветливо махнул рукой Президент.

Мальчик неуверенно вошёл, кивнул, ойкнул, что забыл закрыть дверь, рванул к ней обратно, тихонечко прикрыл, извинился. Подошёл ко всем нам и, немного суетясь, пожал каждому руку.

– Как дела? Как мама? – обратился к нему Бульд.

– Спасибо, спасибо, мама нормально, дела тоже нормально.

«Нормально» – любимое слово молодёжи, интересно, что они в нём нашли: безликое слово, мёртвое. Боря принарядился, наверняка надел свой самый что ни на есть парадный костюм, ему шло, в самом деле. Готов поспорить, что он пришёл сюда, помня о том, чей он сын; знал, что в эту самую секунду является представителем своего отца, его продолжением, и, совершенно точно, боялся сплоховать.

Президент указал Боре на место прямо напротив своего, и маленький человек сел почтительно, понимая, что ему оказана честь. Он ужасно был похож на Бёрна: те же курчавые волосы, маленький нос, небольшие габариты, только взгляд не отцовский, а как у испуганного чижика. По обыкновению я мельком заглянул под стол: его штанина задралась, и я увидел, что Борька надел непропорционально большие ботинки.

Мы начали непростой разговор. Точнее, говорил Президент, изредка вмешивался Бульд, мы со Старым и Михеичем торжественно молчали, преисполненные чувством собственного достоинства. Делать то же, что и другие, давно стало моим инстинктом.

Президент говорил в своем привычном стиле. Стиль этот подразумевал, что главу Компании перебивать не следует, можно покачивать мерно головой, в такт его тягучей убедительной речи. Я наблюдал за Борькой и думал, что для него мы наверняка выглядели высокомерными олигархами, гордецами, напыщенными коммерческими магнатами. На фразе: «Мы выкупим твою долю по стандартной цене, всё посчитаем, не волнуйся», – Боря насторожился и скинул с себя наваждение:

– Меня отец к такому не готовил. Откуда я знаю, что вы не хотите меня обмануть?

– Твой отец был нам большим другом, – сказал Бульд.

– А если вдруг бы я захотел попробовать себя в качестве акционера компании? У меня есть выбор?

– Естественно, есть. У нас на первом месте моральные обязательства перед Бёрном. У тебя есть законное право войти в совет акционеров. Я думаю, мы можем это обсудить, правда, господа? – сказал Президент и по очереди посмотрел на каждого из нас. Моё сердце наполнилось к нему глубоким уважением. – Только самому принять решение мало, ты должен просчитать риски и осознать всю его серьёзность. Это же не просто доля в бизнесе, понимаешь? У твоего отца достаточно внушительный процент с правом голоса, правом принятия решений и всеми вытекающими из этого… Ты должен будешь продолжать его дело, без праздников и выходных, строить его мечту, жить его мыслями, партнёрствовать с его друзьями. Его желания должны стать твоими желаниями.

По Борькиному лицу заскользило неудовольствие, – кажется, он не хочет считать нас своими друзьями, не хочет жить мечтой отца и работать без праздников и выходных, – подумал я, улыбнулся насколько мог сочувственно, и в очередной раз восхитился Президентом, – сколько ума! Интересно, если бы мне сказали такое в его возрасте, о чём бы я думал?

Президент всё говорил:

– Мы последние крупные фигуры этого бизнеса. Придёт время, и наши дети сядут с тобой, рука об руку, вы пойдёте дальше, продолжать дело ваших отцов. Я Сашку готовлю к этому, мой дорогой друг Михаил Михайлович тоже вводит Артёма в дело – Михеич при этих словах выпятил грудь вперёд:

– Нескоро! Я ему так и говорю: «Нет в списке “Форбс” – *издуй на работу!»

Никто не засмеялся. Хотя мне было смешно.

– Настанет момент, когда руководство компании поменяется, и никто не знает, как будут распределены роли, какие будут дивиденды. Никто не знает, когда уйдет каждый из нас, волею случая твой отец оказался первым, и ты повзрослел быстрее остальных, теперь, когда они займут свои места за этим столом, ты будешь среди них старший. Понимаешь, что я хочу сказать?

Я понимал и восторгался им. Сколько такта.

– Понимаю, дядя Егор, – сказал Боря.

Тут заговорил Бульд:

– Ты должен знать, что никогда ты не будешь для нас таким же, как твой отец. Ты здесь будешь самым младшим. Ты никогда не сможешь встать в позицию. Ты будешь самый неавторитетный среди нас.

Бульд действовал прямолинейно, и в этом тоже проявлялся особый стиль.

– И это правда, –