Под красной крышей - Юлия Александровна Лавряшина
– Что?!
– А она не дала. Дура несчастная! Еще вас же и жалеет! Надо было разорвать вас с вашим выродком на мелкие кусочки!
Едва удержав руку, готовую всерьез, не пощечиной, ударить по перекошенному от ненависти лицу, Ульяна процедила сквозь зубы:
– Пошла вон! – Она толкнула девочку к лестнице. – Я не посылала твоей матери никакого письма. И твоего отца я забирать не собираюсь. Иди, иди! Я сделала все, чтобы он даже не узнал о… ребенке… Но, видно, кто-то пронюхал. Тайное всегда становится явным.
Она тут же пожалела, что произнесла эту банальность, не соответствующую действительности, ведь множество тайн мира так и остались неразгаданными. Но Ксюша не обратила внимания на неточность, ее беспорядочно скачущие мысли занимало другое.
– Врешь ты все! – выкрикнула она, уже спустившись на один пролет. – Уничтожила нашу семью и чистенькой хочешь остаться? А фиг тебе! Кровью умоешься, шлюха! Я тебе такое устрою теперь, мало не покажется!
– Ах ты…
Она бросилась за Ксенией следом, уже осознавая, что может натворить, если догонит, но не ужасаясь этому. Однако девочка оказалась шустрее. Когда Ульяна выскочила из подъезда, старый двор миролюбиво улыбнулся ей личиками детей, возившихся в промокшем песке. Привалившись спиной к двери, она застонала, закрыв глаза, потом нашла в себе силы снова укрыться в темноте подъезда, чтобы не маячить у всех на глазах со своим до отвращения узнаваемым лицом.
* * *
Не замечая того, Лида сидела перед телевизором, выпрямив спину и вытянув шею. И чем больше хотелось съежиться, совсем ускользнуть от чьих бы то ни было взглядов, тем ровнее и горделивее она держалась.
Весь вчерашний свободный от спектакля вечер Егор не мог найти себе места в их давно обжитой квартире и ходил из угла в угол, будто искал что-то, чего здесь быть и не могло.
«Ему нужно время, чтобы выйти из шокового состояния и освоиться с новым положением вещей. Но это не значит, что он собирается менять все больше, чем уже изменилось», – уверяла себя Лида и еще ровнее держала спину. Даже мышцы вдоль позвоночника ломить начало.
Егор заглянул в комнату, она посмотрела на него, но словно сквозь дымку, налипшую на глаза. Независимо от нее губы привычно улыбнулись ему, и он откликнулся радостью, раскрылся навстречу так, что у Лиды больно защемило сердце: совсем как раньше.
Но как раньше уже не могло быть. Особенно после того, как сегодня Ксюшка, куда-то убегавшая с утра, накинулась на отца, вернувшегося после дневной репетиции. Она кричала так, что, наверное, слышали соседи всех девяти этажей, и каждому, очевидно, становилось все понятнее, о чем «вся ваша чертова труппа знает, только мы с матерью, как лохи последние, ушами хлопали!».
Егор даже не пытался остановить ее, рот зажать, что ли, он просто сел на первый попавшийся стул и, упершись локтями в колени, стиснул ладонями голову. Светлые волосы свешивались между пальцами сухими кустиками, и Лиде почему-то стало жаль эти соломенные прядки, сохранившие солнечность детства, судя по волосикам той его дочери.
Не рассчитывая перекричать Ксению, она спросила совсем тихо, надеясь, что муж услышит:
– Если тебе невмоготу, ты иди к ним, мы выживем.
Но первой расслышала дочь и подхватила, мигом соорудив перевертыш, резанувший слух:
– Вот-вот, катись отсюда! Никто не заплачет!
Лида рванулась к ней:
– Как ты смеешь так разговаривать с отцом?
– Да какой он отец?! – Ксюша захохотала так дико, что они оба содрогнулись. – Ты посмотри на него! У него же клыки лезут! Не видишь, что ли? Он вампир, кровь из тебя сосет, а тебе даже оттолкнуть слабо. Мокрая курица!
Быстро замахав руками на мать, попытавшуюся обхватить ее за плечи, Ксюша завизжала, тряся головой:
– Не трогай меня! У тебя руки мокрые! Фу, какие скользкие… Противные! Ты уже разлагаешься вся, он тебя высосал… От тебя же воняет!
Ее внезапно вытошнило прямо на ковер у отцовских ног. Даже не успев отодвинуться, Егор ошарашенно посмотрел на бурую лужу, потом на жену, и Лида прочла в его взгляде отражение той мысли, от которой за секунду до этого вспыхнуло все ее лицо. Вся передергиваясь, срывая с себя нечто невидимое, липкое, как паутина, Ксюша корчилась, всхлипывая и что-то бормоча. Преодолев мгновенное неприятие, Лида прижала дочь и зашептала ей на ухо обычную в таких случаях бессмыслицу:
– Ну тише, тише… Все хорошо. Все прошло, моя милая, моя маленькая. Пойдем умоемся и ляжем, а потом я уберу тут все.
Но убирать не пришлось. Когда Лида вернулась в комнату, Егор уже стирал с ковра мыльную пену. Увидев жену, он сел рядом с пятном и глухо произнес:
– Что мы творим друг с другом…
Не решившись пройти мимо него, чтобы ему не увиделась в этом демонстрация пренебрежения, Лида села на мягкую банкетку у двери гостиной.
– Ее как будто отключили. Только коснулась подушки и сразу уснула.
– Как думаешь, это просто истерика или… Даже продолжить боюсь.
Она торопливо заверила:
– Конечно, всего лишь истерика! Это все очень потрясло ее… Сам ведь знаешь, ты всегда был для нее не просто отцом, кумиром! Лучшим человеком в мире… Нужно выждать, пока она успокоится.
Егор поднял глаза, незнакомо тусклые, измученные.
– И что тогда?
– Тогда и решим.
– Если ты считаешь, что мне лучше уйти…
– Для кого лучше? Если для тебя, то…
– Я не о себе сейчас!
Он вдруг с силой ударил себя кулаком по голове, и Лида вскрикнула:
– Ты что делаешь?
– Уже сделал! – в присвисте прозвучала злость. – Как я мог это сделать?! Знал же, что Ксюшка больна, должен был подумать, как это на ней скажется. И потом… Я ведь так люблю тебя… Мне жизнь интересна только рядом с тобой.
У нее все разом обмякло, и ноги ослабли до того, что пришлось сесть на ковер рядом с мужем. Егор схватил ее руку, испачкав мылом, прижался к ней щекой.
– Ты простишь меня когда-нибудь?
Наклонившись, Лида потерлась лицом о его волосы, которые были уже не такими густыми и пушистыми, как семнадцать лет назад. Но для нее это не имело значения. Поцеловав теплую макушку, она тихо сказала:
– Только если сейчас ты сказал правду.
– Это правда! – заверил он с мальчишеской горячностью. – Никакой лжи между нами не будет, я все тебе расскажу.
«Может, не стоит?» – подумала она с сомнением, но болезненное любопытство пересилило, погнало навстречу тому неизвестному, темному, что надвигалось из прошлого, которое, как оказалось, не было у них общим.
А Егор уже торопился поведать, как опьянили его Италия, о которой до
