Пепельная Луна - Ольга Михайловна Фарбер
Кудрявый малыш, командовавший солнечными бликами с помощью зеркальца, уходил по бульвару за руку со строгой няней. У солнечного зайчика не было ни малейшего шанса вернуться в тени вечереющих московских улиц.
Глава 6. Тройка, семерка, дама
Дважды в год Леонид покупал билеты в Большой театр, обязательно лучшие места в партере. Надежда отлично помнила, как впервые пришла сюда с ним после ремонта в театре, который длился целую вечность.
Из намоленного священного храма, каким он был всегда, Большой превратился в подобие пятизвездочного турецкого отеля с отделкой холодным мрамором и бокалом французского шампанского за четыре тысячи рублей. От расстройства она даже не запомнила, что они тогда смотрели.
Большой театр она любила с детства, он и стал символом детства. Отец привел ее сюда за руку, когда ей и пяти лет еще не исполнилось. У Бенциона Грувера было множеств знакомств в театральном мире, виртуозной пианистке Анне Грувер уже тогда рукоплескали лучшие концертные залы столицы. Словом, их семья была своей в театре, мир закулисья Надя знала так же хорошо, как театральные премьеры, на которые отец водил ее школьницей. Когда она сама стала пианисткой и удостоилась чести выступать в Большом театре, отца уже не было в живых, но его дух витал в большом зале театра, гордился дочерью, поддерживал ее – Надя это знала, чувствовала.
Как давно это было – в прошлом веке, в другой стране, в совершенно иной жизни, которую она сломала одним росчерком пера – неумолимым в своих роковых последствиях разбившимся хрустальным стаканом для воды, перерезавшим сухожилия ладони. Утратив карьеру и любимое дело, мужа и семью, она несколько десятилетий не ходила в Большой: сначала вопреки просьбам Анны Ионовны, а потом он долгое время был на реконструкции.
Боль потери и разочарование прикрывали еще одно потаенное чувство: Надежда Бенционовна хорошо помнила, каким театралом был ее бывший муж Суворов. После скоропалительного развода без лишних объяснений она категорически не хотела с ним встречаться. Мизерный шанс случайно столкнуться в театре вырос в ее глазах до масштабов огненного светила.
Только с Леней решилась она на этот шаг, и он был правильным. В Большом ее потрясло все, но особенно то, что никакого Суворова, который, в ее представлении, только и ждал, чтобы появиться из-за угла, не наблюдалось. И даже хорошо, что театр так изменился по сравнению с временами ее молодости, – то, что поначалу неприятно поразило ее, сыграло свою роль: она как будто пришла в новое место, которое покинули призраки прошлого.
«Разве можно перестать ходить в Большой театр? Никогда!» – думала она теперь, тем более что Мельпомена и Терпсихора не лишили его своего покровительства: некоторые постановки были по-прежнему божественны.
Каждый раз перед входом в театр Надежда благодарно сжимала руку Леонида, ведь это он вернул ей счастье снова полюбить Большой. Он даже не догадывался, что значили для нее эти выходы в театральный свет – они не просто разнообразили досуг, а лечили душу.
Посещение Большого театра стало едва ли не их первой совместной семейной традицией. Несмотря на то что предстояла долгая поездка на метро с пересадкой, она всегда надевала свои концертные платья, которые отлично сохранились и, к счастью, были ей впору. Правда, пару платьев, рассчитанных на ее тогдашнюю осиную талию, все же пришлось отнести к портнихе, чтобы расставить в спине.
Оказалось, что жизнь начинается не только в сорок лет, у кого-то она может начаться в шестьдесят, и нет закона, наводящего порядок в этом вопросе, ибо ведает им только Судьба и провидение, а его пути, как известно, неисповедимы.
С появлением Леонида ей снова захотелось наряжаться, выходить в свет, пользоваться духами и покупать красивое белье. Втайне от Анны Ионовны она даже сделала коррекцию бровей и покрасила ресницы, которые потеряли былой цвет. Хотя почему она до сих пор боится осуждения матери? У самой внучка уже, а все по привычке таится…
Она сама себе не признавалась в том, что с помощью нарядов ей хотелось добавить драматургии в их с Леонидом отношения, побыть femme fatale.
В тот вечер Леонид вихрем влетел в квартиру, потрясая над головой билетами:
– Душа моя! Я их все-таки достал – последние, оставалось три штуки. Грех было не взять, пригласим Катю! Идем на «Пиковую даму»! В главной роли отгадай кто?
– Дурсенева, – всплеснула руками Надежда.
– Да, вот тут написано: партию Графини исполняет Александра Дурсенева, меццо-сопрано.
– Какой ты у меня молодец, – счастливо засмеялась Надежда и даже захлопала в ладоши. – Эта опера одна из лучших в ее исполнении.
Леонид замер на месте. Никогда он не видел ее в таком прекрасном расположении духа. Надо заметить, после краткого появления Бони, кометой пролетевшего по небосводу их совместной жизни, Надежда изменилась: былая суровость словно затупилась, утратила свою непримиримость. Теперь она здоровалась с владельцами собак и даже с подростками, облюбовавшими подъезд в качестве места встречи, ведь они помогали в поисках Бони. Леня тоже был прощен, тем более что и он, признаться, немного скучал по мохнатому мерзавцу Боне, осмелившемуся вступить с ним в конкуренцию за внимание Надежды.
Но никогда еще Надежда не радовалась билетам так, как в этот раз. Дело, конечно, было не в «Пиковой даме», а в исполнительнице партии Графини. Александру Дурсеневу Надежда считала одной из самых ярких солисток Большого театра. Ее глубокий выразительный голос завораживал и пленял. Пела ли она романсы или исполняла оперную партию, души слушателей неизменно замирали в высшей точке упоения и восторга, какую может подарить человеку искусство.
Когда они вошли в театральный буфет, Надежда поняла, что на этот раз добиваться драматургии не нужно. Вернее, сначала она перехватила взгляд знакомого старичка и лишь спустя несколько мгновений поняла, при каких обстоятельствах видела его в последний раз – более сорока лет назад, в районном суде при разводе.
Возле прилавка с напитками и закусками рассчитывался не кто иной, как Александр Суворов, все еще хранящий остатки былой стати, но изрядно плешивый. Рядом с ним стояла отрешенно глядящая по сторонам спутница в черном бархатном платье с белым кружевным воротником, подколотым зеленой брошью, и кружевными манжетами.
Точно такое концертное платье было в молодости у самой Надежды. Впрочем, не лучшее, но именно в этом платье она была запечатлена на портрете, висевшем в гостиной их давнего дома на улице Танеевых, переименованной теперь в Малый Власьевский переулок. Что стало с тем портретом, она не знала, поскольку не
