Не такой как все. Ведьмы - Александр Пышненко
Знакомство с Третьей, тоже советской ведьмой, у Шроо, произошло сразу после смерти отца — и их (с матерью) успешного (оперативного) переселения Шроо в его жилище.
В свое время, мать Шроо, вела с первого класса восьмилетки, ее дщерь до самого восьмого класса, сельской восьмилетней школы. Вечно завшивленная, как никто другой в этом классе. Мать вынуждена была проводить Гарбузкой изнурительные, воспитательные беседы.
С тех пор, прошли долгие годы.
С обретением своего статуса в определенной среде колхозников, с признанием ее в качестве "ведьмы", она обзавелась коровой (скорее: корова содержала ее), имела свиней и могла обрабатывать обширный огород. Даже с убогой колхозной пенсией, которые имели бывшие колхозники в самом начале 90-х в Украине, ведьма умудрилась воспитать в себе чувства постоянного завсегдатая списка журнала Форбс.
Считая себя стоящей выше матери в социальной иерархии села по причине наличия у нее коровы, она являлась к ним на посиделки. Хвасталась матери Шроо, что купила дочери кооператив в Киеве. В свое время, та, устроилась в столице еще союзной республики по лимиту. Будучи "лимитчицей", она познакомилась, очевидно, с таким же как сама, лимитчиком. Выйдя за него замуж. Денег на кооператив, — как потом стало известно, Шроо, — получила в одного из приближенных к альфа-сексоту холуев: Демида. Он же, похоже, дал ей рекомендацию от гебнявых: не препятствовать этому событию. На тот момент, у ведьмы, было двое внуков (как и у матери Шроо). Этот Демид "курировал" определенную стукаческую сеть, к которой ее "прописали", как его родственницу. Дальнюю?
Сразу же после сороковин, когда умерший отец окончил со всеми земными делами и мытарствами, и, ежели верить славянским поверьям, окончательно покинул землю — Шроо переступал порог отцовской хаты.
Отпал смысл тесниться на площади, которую за матерью оставили по решению козолупского (самого с(т)ра(н)ного в мире) суда. Отцовская хата, доведенная родителем (за последние годы жизни), до весьма плачевного состояния, ожидала длительного обустройства. Местное ворье (эти ушлые пьяницы), обычно выступающие на авансцене села в одной и той же ипостаси, — грабили все, по устоявшейся в 90-х годах по селам традиции, перенаправляя железо на пункты вторсырья (плодящиеся по заброшенным селам, в пораженной гнилью атмосфере тех лет, словно личинки навозных мух). Как микробы и крысы, весьма активно ускоряли процессы разложения всего советского на молекулярный и атомный уровень. Управившись с битой техникой на задворках колхозных станов, эти мародеры принялись "бомбить" дачников. Дач, в те плачевные годы, появлялось много. Надо было кормить семьи козолупинцев. Прилавки магазинов опустели еще во времена, вошедшие в историю, как "перестроечные" (еда, практически, отсутствовала). В достаточном количестве, начала появляться только к середине 90-х.
Шроо спасает свою, теперь уже, хату. Власть, что неудивительно, только способствует этому. Властям срочно надо поселять вторую советскую ведьму Олену (стукача). Дочь прошла инициацию — выбившись в сексоты на вертолеторемонтном предприятии Козолупа. В это время, она, постоянно появляется в селе с каким-то своим куратором. Разведясь с мужем.
Еще до переселения в отцовское жилище, — словно предчувствуя беду, Шроо несколько разов остается переночевать, — и интуиция его не обманула — однажды, ближе к утру, сквозь полудрему, он услышал собачий голос, чего вполне хватило для Шроо, чтобы он, сорвавшись с постели, — не зажигая свет, — тихо выскользнул во двор. Лунная ночь делала замкнутое пространство каким-то таинственным, и мистическим. Вор, все же успел ускользнуть; очевидно, затаившись в полуразрушенной бане. Шроо лишь прошелся по двору; потрепал по холке собаку — и вернулся в хату. Утром, он, все же, обнаружил следы воровского присутствия.
После такого случая, Шроо решил не оттягивать с переходом. Исполнив все традиционные формальности — Шроо с матерью, перешли уже в пустующее жилище; оставив полдома на разграбление сельским бездельникам. В скором времени, он обнаружил во дворе выброшенные свои фотографии.
Дочка ведьминой породы, оперативно сообщила поэту об его ограблении. Это было сделано по ее наводке? Ворёнок, действующий по наводке сексотов, — сынок бывшего директора школы, — будет истреблен во время очередного экспроприаторского рейда по жилищам дачников. Это, уже совсем, другая история…
Шроо высоко оценил отцовское имение! Какой-то старинный дух скрывался во всех этих старых вещах: кожанках, мотоциклах, радиолах, книгах, мебели из 40-х годов. Многое из этого, могло еще сослужить ему службу. Алюминиевый пресс хорошо сочетался с 23 яблонями, которые ежегодно приносили замечательный урожай. Приспособление обеспечивало поэта очень вкусным вином.
Но больше всего радостей — доставляло ему отцовское приволье. Просторная хата. Огород — в пол гектара. Особое пространство простиралось, сразу же, за селом. Шроо, тут же налаживает ежедневные вылазки к Сейму.
…Вечером к ним являлась третья советская ведьм — Гарбузка. В ступе не тарахтели ее кости, как сказывалось в древних поверьях. Да и костей то набралось в ней лишь пара пудов. Она всегда появлялась на пороге: невысокая, иссушенная в колхозном раю, женщина, с глубоко запавшими щеками, что говорило о беззубости ее пасти; острый мелкий подбородок и тонкий с горбинкою нос, давали полную картину прозябания в этой системе координат.
В послевоенные годы, эту некрасивую, с мелко костным лицом, еще молодую колхозницу, отправили на торфяные разработки куда-то под Козолуп, где они, опухали от голода в полуразрушенном сарае, работая по пояс в гнилой воде до самой зимы; давали по две нормы за сутки. Ее отец и брат погибли где-то в белорусских полицаях, на ловле советских диверсантов. Словно нелюбимая дочь в своей семье, старается со всех сил казаться своим родителям с лучшей стороны, лишь бы они выглядели с нею подобрее: вырабатывала по две нормы, да еще и вкалывала за тех, кто был понаглее. При таком скверном питании, будущая ведьма, очень скоро "наработала" себе кучу женских болячек. Попытка заслужить прощение у родной советской власти за отца и старшего брата, которые, похоже, избрав путь "изменников родины" вместо смерти в концлагерях, сгинувших в горниле военного лихолетья, дорого ей обошлась. Другого способа “искупления” советская власть не признавала. Она (власть) относилась к молодой еще женщине, со всей суровостью своего крутого нрава, — единственной оставшейся живой из рода Гарбузов, кто бы смог ответить за провинности ей близких людей. Сполна. Отработав не покладая рук этот срок, вечно тянущаяся за старшими, — она не отягощала себя скорбными мыслями о внезапном спасении, а безропотно взвалила на хрупкие девичьи плечи непомерные тяжести послевоенных,
