Типа я. Дневник суперкрутого воина - Ислам Иманалиевич Ханипаев
– Водитель, вы бы не могли тише разговаривать и не ругаться матом?!
– Могу! Могу, но не буду! Это моя маршрутка, ты сама сюда села, вот и слушай мой мат, поняла?
– Стыдно, стыдно за вас, – сказала она. – Тьфу!
– А за этих, которые золотые унитазы у себя дома ставят, не стыдно тебе? – сказал пассажир, который, наверное, уже стал другом водителя.
– Нам какое дело до их унитазов? – сказала женщина, которая сидела напротив нас и все время качала головой.
– Как какое? Это же наши всехние налоги! Это мы платим! Я каждый день плачу три тысячи рублей, чтобы возить пассажиров. В год я плачу миллион рублей, и еще полторы тысячи других маршрутчиков платят, а он на эти деньги у себя там поставил унитаз, еще, наверно, засунул туда вниз алмазы какие-нибудь, чтобы думать, что он какает там бриллиантами!
– Водитель, ну хватит уже, тут же дети сидят!
– Где сидят?
– Вот прямо за вами!
Водитель, продолжая ехать, привстал, обернулся и увидел нас, потом сказал:
– *Ругательство* мать… извините, дети. Хорошие дети. У меня такие же внуки, как вы… – Он затих и грустно сказал: – Я тоже хочу *ругательство* золотой унитаз.
Мы вышли из маршрутки и продолжили размышлять о том, что услышали. Я подумал, что было бы хорошо, если бы через десять лет я стал крутым воином-спецназовцем и прилетел на вертолете в свою школу, а потом мы бы забрали Аминат Камиловну и увезли бы туда, куда увезли дяденьку с золотым унитазом.
– Офигеть, – сказала Румина.
– Я столько плохих слов за всю жизнь не слышала, – сказала Амина.
– Крутой мужик, – сказал я. Я бы тоже хотел знать столько плохих слов, но Крутой Али все равно не разрешает мне их говорить. – Если бы я знал все эти слова, я бы всех прохожих так обзывал.
– Зачем?
– Это круто. Плохие слова знают только крутые.
– Ты дурак, – сказала Румина. – Плохие слова знают только плохие люди.
– Я тоже буду плохим, когда вырасту! Я буду всем говорить плохие слова! Вот смотри, – сказал я и увидел полицейский уазик, который ехал в нашу сторону. Я поднял руки и показал полицейским два средних пальца. Расул рассмеялся. – Видела, какой я? Я вообще самый плохой и крутой.
В ответ Румина покачала головой, а Амина сказала:
– Я не хочу, чтобы ты был плохим и злым. Если будешь делать такие вещи, я перестану с тобой дружить.
– Дети, а ну стоять! – вдруг прозвучал из машины громкий полицейский голос, который получается из-за мегафона, и их машина остановилась.
Я сразу вспомнил правило № 23: «Когда воин видит угрозу, он никогда не отступает, он выбирает новое место для атаки», поэтому побежал во двор, окруженный несколькими многоэтажками. Остальные, как трусы, побежали за мной.
– Ты дурак! Ты дурак! Ты дурак! Ты дурак! Ты дурак! – кричала мне вслед Румина.
Обогнав меня, она спряталась в подъезде. Мы все побежали за ней и, прикрыв дверь, стали смотреть туда, откуда прибежали. Минут пять мы следили за прохожими, и все это время Румина бурчала себе под нос про меня гадости.
– Круто получилось, – сказал я и вышел из подъезда, но никто мою крутость не поддержал.
В центре двора была новая игровая площадка со всякими крутыми штуками, каруселями, горками и качелями, поэтому мы решили сделать перерыв и заняться спортом. Все воины должны заниматься спортом.
Пока Румина изучала горки, Расул ходил за ней, стараясь увеличить свои шансы на свадьбу, на которой, наверное, мне придется танцевать, кричать, стрелять в воздух и делать сальто. А мы с Аминой сели на карусель напротив друг друга и катались. Мы делали круг за кругом, смотрели друг на друга, на членов нашей Суперкрутой команды (название временное) и на прохожих. А потом я посмотрел на три многоэтажки, окружавшие нас. Две из них были девятиэтажные и одна пятиэтажная. Я смотрел на них несколько минут, пока мы тихо кружились. Они казались мне такими знакомыми, как будто были родными, но когда я опускал глаза вниз, на двор, мне уже не казалось это место знакомым. Это было очень странно. Дома знакомые, а двор другой.
– Артур, – сказала Амина.
– Что? – спросил я.
– Что-то случилось?
– Нет, – сказал я и продолжал оглядываться.
– У тебя слеза, – сказала она и показала пальцем на каплю на моей щеке, которую я сразу же вытер.
Я слез с качелей, сказал: «Я сейчас», – и просто пошел вдоль двора. Я совсем не контролировал свои ноги, они сами шли. Все, что мне оставалось делать, – это смотреть в разные стороны, пытаясь понять тайну этого двора. Подъезды мне казались одновременно знакомыми и нет. В моей памяти они были старыми, а сейчас покрашены в разные цвета. Ребята догнали меня, и я, указав на угловой подъезд, сказал:
– Этот был коричневый, а этот черный, – указал я на следующий подъезд. Там, где сейчас был ухоженный палисадник, в мыслях я видел старый ржавый и согнутый турник, на котором занимался дядя… Дяденька… я не мог вспомнить имени, которое крутилось у меня в голове, но отчетливо видел, как худощавый лысый мужик в белой майке с татуировкой на плече подтягивался на этом турнике,
