Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 2)
Но Едигир не обращал внимания на обидные слова, смысл которых не совсем доходил до него. "Аленин так Аленин, -- думал он, -- пусть будет так. Тронуть они меня все равно боятся".
На другой день он отправился на воеводский двор и долго ждал, когда Третьяк Федоров выйдет из своих покоев на крыльцо. Сперва мимо него торопливо пробежал, придерживая рукой саблю, Ефим Звягин, за ним несколько воинов при доспехах и с пищалями в руках. Судя по суете и спешке видно было, что все к чему-то готовятся, ждут каких-то перемен в городке.
Наконец, на крыльцо вышел и сам Третьяк Федоров тоже при сабле, неся в руке продетый через ремешок подвязки тяжелый шлем с насечкой на передней части. На насечку и смотрел Едигир, пока разговаривал с воеводой, но никак не мог разобрать на перевернутом вниз шишаком шлеме, что там изображено: то ли человек, то ли птица с крыльями.
-- Нужен ты мне,-- обратился к нему Третьяк,-- хотел уж посылать за тобой. Разговор есть. По-нашему-то понимаешь немного, или толмача крикнуть? -- Едигир кивнул головой, показывая, что поймет без толмача, -- ладно, тогда пойдем в сторону, чтоб никто не помешал.
Они зашли за дом, где оказался большой огород и под старой березой стояла принесенная кем-то скамья, накрытая овчиной. Видать, воевода отдыхал тут в холодке, когда выпадало свободное время. Он тяжело опустился на нее.
-- Мне отец Амвросий сказал тайно, что ты с сибирского града к нам пришел, с Кашлыка. Так ли это?
-- Так, -- согласился Едигир и в груди кольнуло острое воспоминание, казавшееся давно забытым, и ожгло, как уголек, попавший в рукавицу.
-- Тогда большее спрошу. Правда ли, что ты там большим человеком был? Князем по-нашему.
-- Да,-- кивнул Едигир,-- ханом был.
-- О-о-о! Хан, говоришь! Проверить не проверишь, но и поверить трудно. Может немного загибаешь! -- воевода для верности показал рукой и только сейчас заметил отягощающий руку шлем. Он снял его и поставил на скамью. Едигир теперь разглядел, что на лицевой стороне шлема очень искусно высечен на металлической пластине, приклепанной сверху, человек с мечом в руке. Сзади у него виднелись большие крылья, достающие до ног, и курчавые волосы, а также длинные одежды. Лишь доспехи на груди говорили о том, что изображен воин. И меч он держал твердо и уверенно. Видя, что собеседник его не собирается отвечать, воевода хмыкнул и продолжал.
-- Ладно, пытать тебя не собираюсь. Но советую не говорить о том пока никому. Добра тем не наживешь, а народ у нас разный тута, как бы от рассказов твоих хуже не стало. Я и отцу Амвросию велел помалкивать. Да он и не особо разговорчивый у нас. Так что, считай, ты да я об этом лишь знаем. Алене не говорил про себя? -- Едигир опять мотнул головой, не раскрывая рта. -- Ну и ладно. Там ты хан, а у нас воин, как и все. Понял? А разговор у меня главный к тебе вот о чем. Ты, коль из лесов пришел, то лес получше многих знать должен. Сегодня с дальней варницы человек прибежал, беда у них. Налетели басурманы, человек сто, и кого порубили, кого в полон увели. Он один и спасся. Теперь, видать, сюда идут. Слушаешь меня? -- обеспокоено спросил он, видя, что Едигир сидит, не выказывая удивления или беспокойства. Тот в очередной раз кивнул. -- А вокруг нашего города, что Керкеданом зовется, этих самых варниц господ Строгановых еще восемь стоит в разных местах. На две, ближние, людей мы уже направили с упреждением. К двум дальним все одно не успеть, авось, сами выберутся, а Бог даст, и не найдут их басурманы. Еще четыре остаются,-- воевода загнул короткие с рыжими волосами пальцы, -- так говорю? Вот к ним-то и надо успеть. Они в болотных местах стоят и раньше чем за день до них не добраться. Дам тебе пяток человек на конях. Боле не могу. Людей и скарб, какой сможете, обратно вывези надобно. В драку не ввязывайся. То тебя касается. -- Третьяк Федоров умолк, переводя дух и прислушиваясь к голосам, доносившимся со двора. Кто-то спорил, доказывая, что ему позарез нужен воевода.-- Без меня шагу ступить не могут, -- с раздражением выдохнул он, -- чего молчишь? -- обратился к Едигиру.-- Берешься, или другого кого искать?
-- Как туда дорогу найти? -- вместо ответа спросил тот воеводу и пристально глянул ему в глаза.
В усталом облике Третьяка Федорова глаза занимали далеко не главное место. Первым делом взгляд притягивал большой, почти плоский, лоб воеводский с множеством морщинок, как ручейки на талой земле, проложившие свой след. Они, словно холст, что ткала Алена в своей избе, располагались неровной сетью, образуя затейливый узор, и не верилось, что природа сама без участия рук человеческих создала подобное ажурье. Едигиру вспомнилось, где он видел нечто подобное: так птичья стая натаптывает снежный наст, слетаясь к добыче, исполняя танец радости и насыщения. Жизнь тоже исполнила свой танец на челе сидевшего перед ним человека, каждый год добавляя свою отметину, оставляя памятку о виденном и содеянном. Со лба взгляд перемещался на длинный, чуть расщепленный на конце большой нос. Как изъеденная временем стропилина подпирает скат крыши, так и выступающий из белесых, некогда льняных, бороды и усов носовой хрящ одним концом упирался в верхнюю губу, а другим поддерживал основание черепа. Казалось, убери его и рухнет все это хрупкое сооружение, находящееся в шатком равновесии. И, наконец, глаза цвета недозрелой голубицы, затаившиеся и не столько дающие свет, сколько вбирающие его, замутненные и отягощенные дымчатой пленкой, скрывающей жизненную суть хозяина (подобно болотному мху, хранящему богатства, сокрытые внутри влажных топей), эта тонкая молочная пелена берегла если не саму жизнь, то сокровенное знание ее, питающее тело, душу, разум.
-- Как дорогу найти? -- переспросил Третьяк. И ожили лобные кружева, потревоженные внутренним ветерком набирающих силу слов, ушла дымка с глаз, проклюнулась искра, высветившая работу мысли.-- Мужики, что тебе приданы, дорогу знают. От заимки Тимофеевой влево пойдете, на полуночную сторону, а как первую варницу найдете, то они и далее вас направят.
-- Когда ехать? -- Едигир, не ответивший пока ни "да", ни "нет", задавая вопросы, уже давал согласие взяться за предложение.
И воевода, принявший его игру, не требовал утвердительности слов, которые по сути своей оставались лишь словами, цепочкой, сковывающей людей, уравнивающих друг перед другом. Он давно привык к игре слов, по которым безошибочно угадывался враг то, или друг, или просто сторонний человек. Перед ним сидел если не друг, то союзник, причастный к общему делу.
-- Мужики собрались, лошади готовы. Себе саблю и доспех какой есть у Ефимки Звягина возьми. Припасы -- у ключника. А коня сам выбери на конюшне. Я смотрел давеча, есть пара добрых ходких коней. Но ты их погляди. Поди, лучше моего в конях понимаешь. Тут я не советчик. Через пару дней жду обратно. Да... -- Воевода было пошел, тяжело вставая с лавки во двор, но приостановился, полуобернувшись к Едигиру,-- десятником тебя назначаю с сего дня. По-вашему, башлыком, значит. С Богом.-- И пошел, не оглядываясь, подволакивая правую ногу.
Едигир не пошел к сотнику Звяге, которого требовалось еще отыскать в суете городка, готовящегося к обороне. Да и не хотелось брать чужие доспехи, снятые или с убитых, или с пленных. Все одно, лучшее было давно разобрано, прибрано к рукам. Он решил ехать в том, что имел. Важнее был конь, и он поспешил на воеводскую конюшню. Кони стояли в небольшом загончике у крепостной стены, уныло опустив головы к унавоженной земле и, лишь иногда поднимая морды, бросали равнодушные взгляды на снующих мимо людей. Едигир облокотился на верхнюю жердину и пытливо вглядывался в них, пытаясь прочитать по изгибам холки, мышцам ног, выпирающим ключицам и подрагивающим ноздрям их выносливость, нрав, повадки.
Навряд ли, если б кто спросил его, почему он выбирает того или иного коня, смог бы разумно объяснить это. Безошибочное чутье наездника приходило с годами, опытом, если только не рождалось вместе с первым криком ребенка, как судьба, указывающая жизненную тропу. Она же, судьба, наделяла человека конем, который лишь менял возраст, имя, облик, оставаясь конем, лошадью, жеребцом или мерином, не имеющий права хозяина и отправляющийся вместе с ним в иной мир, чтобы там уже нести и сопровождать его по Вечности, преодолевая бескрайние просторы подземного царства, как человек, обретая право на вечную жизнь и вечное имя.
"Коня не выбирают -- он находит тебя сам,-- ответил бы Едигир своему сыну, случись тому спросить его об этом, -- он, как и женщина, должен дать знак, по которому ты угадаешь его желание стать единым целым, частью тебя, слиться и жить неразрывно, стать продолжением тебя самого. Ты, именно ты должен понравиться ему..." Так бы он ответил сыну и даже не словами, а взглядом, улыбкой, кивком головы, взмахом руки.
Едигир чуть слышно свистнул и трое из пятерых животных подняли головы, навострили уши, напружинились. Он чмокнул губами и гнедой конь с черным хвостом и такой же темной, искрящейся на солнце гривой, сделал шаг в его сторону. Остановился, как бы спрашивая согласие остальных и, чуть повернув голову, оглядел Едигира. Было похоже, что он приглядывается, присматривается к нему, даже оценивает.
