Вдовушка - Анна Сергеевна Чухлебова
Я пыталась успокоить, говорила, что дети всё чувствуют, и всем может быть лучше в спокойном разводе с размеренным порядком встреч. Тимур отвечал, что не понимает, как это. В ходе одной из бесконечных бесед спросил, приму ли я детей, если они останутся с ним. Я сказала, что, конечно, приму. В мозжечке кольнуло непрошенным льдом: выходит, ему нормально отнять детей у матери? Он будто почуял тревогу – и был особенно ласков в тот день. Выспросил мой адрес, к вечеру у меня на столе пушился букет голубых гортензий.
Каждое утро было добрым, каждая ночь была спокойной, сны были сладкими. Казалось, безо всех этих пожеланий день не начнется и не закончится, Солнце не встанет, Луна не поднимется в небе. Есть движенье планет, и слова Тимура – его неотъемлемая часть. Если сообщения не придут – верный знак, что мир непоправимо болен, Вселенная поломалась, шестеренки запутались. Небо разверзнется, лава прольется на землю, предметы превратятся в плоские геометрические фигуры, цветовой спектр изменится до оттенков, которые никто раньше не видел и вообразить не мог. Всё сущее лопнет. Но Тимур – на страже. «Доброе утро», «Спокойной ночи», и главное, собирающее мир в единую систему заклинание, – «Я тебя люблю» – летели в меня в размеренном распорядке. Я слышала, как небесные ходики со свистом несутся меж звездами. Это сам ход вещей, их тайный закон.
– А как там этот твой, разноцветноволосый? Мне кажется, или вы редко видитесь?
Я рассказала всё: про легкие, про Надю, про ногу, про то, что Гоша опять с ангиной.
– Моя родная… Нельзя так с тобой, нельзя.
В то время мне начало казаться, что рядом постоянно находится фигура. Я знала, что это Тимур, но при попытке сфокусировать взгляд фигура туманилась и выцветала. Я устала от одиночества и едва выносила себя. Даже тень была отличным дружком, и я представляла ее всё плотнее и вещественнее, чувствовала дыхание на коже. Уверена, спустя некоторое время мы смогли бы заняться сексом. Кто знает, какое инфернальное чудище я исторгла бы из себя по итогам девяти месяцев.
Я честно сказала Тимуру, что, пока он живет с женой, я не буду расставаться с Гошей. Это тоже семья, пусть и кривая, неправильная. Тимур поскрипел, но согласился. Редкие часы, которые я проводила вместе с Гошей, были единственным временем, когда мы с Тимуром не переписывались.
Каждый раз, как и прежде рядом с Гошей, я проваливалась в густое обожание. Да, чуть выпадала сначала, но очень быстро вспоминала, что это такое, когда он рядом. Это чувство, будто держишь в объятьях чистый импульс, несущийся сквозь космос со скоростью света, и нужно взять из него всё, что только сможешь. Это не может долго длиться, это уже утекает сквозь пальцы. Смерть ли физическая, окончательная ли смерть любви, но нас непременно разлучат, и, видимо, очень скоро. И мы присутствуем рядом друг с другом – с удесятеренной силой, вцепившиеся друг в друга так, что покойницки белеют костяшки пальцев.
Но когда я приезжала от Гоши, и Тимур снова писал мне, – всё становилось именно таким, каким должно быть. Мы с Тимуром будем вместе, и это не обсуждается; так мойры начертали, так соловей напел. А всё остальное – казусы, частности, разбитые яйца при готовке яичницы. Может, порядок земной и не добр, но он благ, целесообразен. И мы с Тимуром – в его центре, как единственные живые, разгадавшие его алгоритм.
Всё уже решилось, но еще не свершилось. Я не знаю, как, – но мы будем. А пока еще нет – можно отвлечься, филонить, целовать зажившую Гошину коленку, лодыжку ослепительного нечеловеческого изящества, всего его целовать.
Небо совершенно, потому что небо переменно. И, не надеясь на память глаз, я вдыхаю его полными легкими, веря, что удастся запечатлеть между них точный узор облаков и островки пустоты пронзительной, разрывающей душу синевы.
Крылатые качели
Тем утром «доброго утра» не было. Наверное, Тимур занят, семья все-таки.
Может быть, что-то случилось?
Написал в одиннадцать, просто по проекту, как показалось – суховато. Но в самом деле: он же живой, не может же он всегда быть в одной поре.
К вечеру переписка привычно разгорелась, и сомнения растворились. Я получила свое «Спокойной ночи, любимая», любимая, вообще-то, ну а кто я ему еще. Когда засыпала, представила, что обнимаю тень Тимура. Она теплела меж моих рук, я почувствовала пульсацию в какой-то момент. О, чудеса засыпаний, чего только не.
Следующие три дня «добрые утра» летели в меня по расписанию. На юге февраль задребезжал последним льдом.
Новогодние мы пережили в отчаянии, но каком-то светлом. Загадали под куранты, что проведем друг с другом много времени в новом двадцать втором. Тимуру немного докучала теща, но всё остальное было ладно. Он взорвал хлопушку над салатами, и выковыривал из селедки конфетти. Было смешно. На каникулах Гоша оставался у меня, но ложился спать очень рано, выматывался. Я укладывала его, целовала, и уходила болтать с Тимуром в другую комнату. В это же время как раз засыпала его дочка – и мы освобождались друг для друга. Конечно, так не должно было быть. Но мне чудилась в происходящем какая-то наполненность и глубина, треск очага, успокоительный рыжий блик в непроницаемой тьме первобытной пещеры.
А с февраля что-то пошло не так. И вот, еще одно пропущенное «доброе утро». Что, недоброе уже, не заслужила? Да нет же, чего прицепилась к человеку. Колотушка раскачивалась всё, нарастала. Заткнулась бы, а. На пустом месте. Будто орет пожарная тревога, а огня нет как нет. Хватит, прекрати! В 10:30 я отвлеклась на соцсети – и обнаружила феноменальное: Тимур затейливым фотошопом поздравляет с днем рождения нашу боссиху. Селфи рядом в неизвестном мне месте, смешные короны прилеплены к затылкам, у боссихи – мантия, на Тимуровой щеке нарисован след красных губ. Когда они, черт дери, виделись? Как вышло, что я об этом ни сном, ни духом? Почему нашлось утром время на весь этот балаган, а написать мне – нетушки?
Как-то мелочно расспрашивать в лоб, и слов нужных нет – сплошные подозрения, допрос. Смолчала. Днем списались спокойно.
– Как ты? Вижу, что-то
