Я не прощаюсь - Хан Ган
Наступая на хлопковый матрас, подхожу к шкафу для одежды – и меня нагоняет мысль: а этот лобзик все еще там? Эти лезвия изгоняют кошмары или же сны избегают лезвий?
Я открываю старую дверь шкафа, покрытую потрескавшимися перламутровыми узорами. Внутри пространство слегка окутано запахом нафталина и старомодными тряпками. Вижу шкатулку – она полностью покрыта красным шёлком, пришитым нитками чёрного цвета, и уже сильно износилась от бесчисленных пальцев, касавшихся её. Я нагибаюсь под старыми кардиганами и блузками, окутанными в темноту. Достаю шкатулку и открываю крышку. Растыканные по углам иголками белые и чёрные нити, грубой формы напёрсток для шитья, разные пуговицы, заржавевшие ткацкие ножницы и расположившийся на набивке из картона клубок с хлопковыми нитями.
* * *
Я снова прикрываю лицо мёртвого попугая. Ещё раз обматываю раскрывшуюся часть платка белыми нитками и обрезаю ножницами. Перевязала плотно – попугая больше не видно. Подношу руку к глазам и чувствую, что льётся что-то липкое – оно перемешалось с кровью от порезов об ветки в зарослях – всё это я поспешно вытираю об свою куртку. Терпкие и липкие капли снова выступают на ранах. Не понимаю. Ама – не мой попугай. Я никогда и не любила его так сильно, чтобы страдать от его смерти.
Коробочка шириной была чуть больше ладони, а тело попугая – очень крошечное, так что чтобы оно не болталось внутри, нужно ещё раз обмотать его. Я развязываю свой шарф и обкладываю им внутренние стенки коробки. Он не сильно широкий и не длинный – от ветра он не очень-то и помогал – так что он идеально заполнил всё пустое пространство.
Закрыв коробку крышкой, я понимаю, что, если я не хочу, чтобы тельце попугая не сожрали мыши и тараканы, нужно ещё обмотать её снаружи. Из большой корзины у входа в ванную комнату я беру чистый на вид белый платок и обматываю им коробку. Отрезаю длинный кусочек нити и, два раза перевязав платок, завязываю узел.
* * *
Огромная куча снега – словно туда вывалили несколько десятков мешков с сахаром – поблёскивает светом из дома. Я достаю из-под стрехи заваленную снегом метёлку из леспедецы. В одной руке держа коробку с птицей, другой я сметаю снег – под ним нахожу отсыревшую лопату.
«Где бы его похоронить?» – думаю я, откладывая коробочку под стреху, и беру в руки лопату.
«Где бы его похоронила Инсон?»
Без шарфа шею продувает ветер. Накинув на голову капюшон, я немного нагибаюсь. Выкапывая снег, я продвигаюсь в сторону дерева, которое всё так же размахивает своими чёрными ветками, похожими на рукава. Где-то посередине я останавливаюсь, чтобы выпрямить спину, и замечаю, что в стрехе, под которой я оставила коробку, есть крошечная прощелина.
Наконец я дохожу до низа дерева, выкапываю из-под него снег. Холод давит так сильно, что становится трудно дышать. Я пошла к дому, чтобы взять коробку, как вдруг у меня резко заколотилось сердце.
Кладу коробку рядом с деревом и вонзаю лопату в оголённую землю. Надавливаю правой ногой, чтобы металл вошёл в почву – безуспешно. Поднимаю вторую ногу и ставлю её на лопату – она немного опускается. Я начинаю чуть подпрыгивать, лопата всё глубже входит в оледеневшую землю. Руки и ноги дрожат. Да, я знаю – мне нужно поесть горячей каши, умыться тёплой водой и полежать. Но я не успокоюсь, пока не похороню его.
Надавив на лопату, я наконец ощущаю под собой ещё не остывшую землю. Не вытаскивая её обратно, я присаживаюсь, восстанавливаю дыхание и смотрю на небо. Луна пропала, и вместе с ней отражавшие её свет тучи.
Снова пойдёт снег?
Тогда нужно поторопиться.
Когда я откапываю маленькую ямку для коробки, что-то холодное и гладкое резко касается моей щеки – я содрогаюсь. Это была ветка того дерева с длинными ветвями, похожими на рукава. Перевожу взгляд на верхушку дерева, мне на переносицу падает крошечная снежинка. Перед освещённым домом тоже падает редкий снег.
«Интересно, в Сеуле сейчас тоже снегопад?» – думаю я. Снег, похожий на тот, что мы с ней видели из окна лапшичной – мелкий, как рисовая мука. Перед глазами всплывает воспоминание: кучи людей в капюшонах вываливают из метро прямо в снег. Пара человек с зонтиками, ожидающие машины с красными задними фарами и проезжающие между ними мотоциклисты, мчащиеся против снега. Странно, что Инсон сейчас там, а здесь вместо неё – я.
В параллельной вселенной, где Инсон не поранила пальцы, я сейчас лежу в своей квартире, съёжившись на кровати или усевшись за столом. А Инсон спит на своём матрасе или ходит из стороны в сторону по кухне. В покрытой накидкой клетке Ама шагает по жердочке, и когда он уснёт, его тело будем тёплым, а сердце, скрытое под пернатой грудью – будет биться.
«А когда оно перестало биться?» – думаю я. Если бы я не поскользнулась там, я бы успела напоить его водой? Если бы я выбрала правильную тропу и дошла до дома, он бы выжил? Если бы я дождалась того автобуса, который едет напрямую досюда через горы, я бы смогла его спасти?
* * *
Рукой сметаю нападавший за это время снег на коробочке и отправляю её в откопанную яму. Поверхность земли неровная, поэтому коробка криво торчит. Двумя руками выравниваю еле видную землю и снова стираю скопившийся на коробке снег. Словно ожидая чьего-то разрешения, которого никогда не будет, какое-то время я просто сижу на корточках и только потом снова кладу коробку в яму. Зарываю её руками, пока не скрылась белая поверхность коробочки. Оставшуюся землю докидываю лопатой и, раскромсав пару клочков земли, выстраиваю маленькую горбинку. Вскоре тёмную земляную поверхность заваливает снегом.
* * *
«Что теперь?»
Через пару часов тело Ама оледенеет, до февраля оно не будет разлагаться, но потом начнёт гнить пуще обычного, пока от него не останется только горстка перьев и кости с дырочками.
* * *
Я хотела выключить свет в мастерской и закрыть входную дверь, поэтому начала раскапывать к ней путь. Но пока я этим занималась, я заметила, что снаружи мастерской к
