Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
Я решила последовать совету Сэнди и заглянуть после работы в ближайший магазин подержанных игрушек. Название этих магазинов «Для вас они новые» почему-то напоминало мне о работодателях моей мамы.
Проверив и промаркировав все шины, я сложила их в две разные стопки – хорошие и проколотые – и поздравила себя: рука моя по-настоящему тверда! Правда, чуть позже Мэтти увидела, как я подпрыгнула от испуга, когда какой-то торгующий хот-догами «шевроле», проезжая мимо, издал громкий хлопок. В этот момент Мэтти занималась с клиентом, но потом, освободившись, подошла и спросила: почему я все время такая нервная. Я сразу подумала про ту колонку в журнальчике «Ридерз Дайджест», где они печатают рассказы разных людей о самых нелепых моментах их жизни. Помню одну историю, которая называлась «День, когда мой щенок-ретривер сорвал с соседкиной веревки все сохнущее нижнее белье». Правда, самые нелепые реальные истории из своей жизни вы вряд ли захотите отправить в «Ридерз Дайджест».
– Да нет, – ответила я. – Ничего я не нервная.
С минуту мы с Мэтти стояли друг напротив друга, сложив руки на груди. В ее седой, высоко подрезанной прямой челке было больше соли, чем перца, а кожа вечно казалась слегка обгоревшей на солнце. Морщинки вокруг глаз напоминали мне кожу на ее сапогах от Тони Лама.
Мэтти была словно скала – вы могли до посинения смотреть ей в глаза, но пересмотреть ее, сдвинуть с места хоть на дюйм не удавалось никому.
– Только не говори мне, что скрываешься от закона, – сказала она наконец. – Этого добра мне хватает и без тебя.
– Нет, – сказала я.
Интересно, что конкретно Мэтти имеет в виду? Мимо мастерской проехал мальчишка на велосипеде, держа под мышкой картину со спортивной машиной в рамке.
– Я боюсь взрывающихся шин, – призналась я.
– Ну и дела.
– Я тебе об этом не говорила, потому что… не хотела показаться ссыклом.
Я замолкла и подумала: а можно ли произносить такие слова в местечке, которое называется «Иисус, наш Господь…». Но слово уже вылетело.
– Потому что на самом деле я смелая, – продолжила я. – Мне даже в голову не приходит ничего другого, чего бы я боялась на этом свете.
– Ну и дела, – повторила Мэтти. Мне показалось, она смотрела на меня так, как обычно смотрят на человека, впервые заметив его телесный изъян. Так у меня было в шестом классе. Один учитель вел у нас уроки целых три недели, и только потом мы обнаружили, что у него нет кисти левой руки. Он всегда прятал ее под носовым платком, а мы думали, что у него аллергия.
– Иди-ка сюда на минутку, – сказала вдруг Мэтти. – Я кое-что тебе покажу.
Я прошла вслед за ней в угол мастерской, где она достала канистру на пять галлонов – такую, что пристегивают на задок «джипа». Отвернув крышку, Мэтти наполнила ее водой чуть больше, чем наполовину.
– Ух! – воскликнула я, когда она неожиданно бросила канистру в меня. Я поймала ее, но при этом чуть не свалилась с ног.
– Шибануло? Но ведь не убило же, верно?
– Не убило.
– Здесь – двадцать восемь фунтов воды. В шину ты накачиваешь около двадцати восьми фунтов воздуха. Если шина рванет, удар будет точно таким же.
– Как скажешь, – покачала головой я. – Но я видела, как одного типа взорвавшаяся шина забросила на рекламный щит. Это была тракторная шина.
– Ну, тут уж совсем другая история! – протянула Мэтти. – Давай так: если к нам пригонят трактор, накачивать ему шины буду я. Идет?
Я никогда не думала о силе взрыва как о величине относительной, хотя по логике они и вправду должны различаться. Демонстрация Мэтти, конечно же, не освободила меня от страхов, но чувствовать я себя стала лучше. А что? Свобода или смерть!
– У меня план получше, – отозвалась я. – Мы займемся им вместе.
– Договорились, моя милая.
– А теперь я могу поставить канистру?
– Конечно, поставь, – совершенно серьезно сказала Мэтти – так, словно канистра была какой-то важной автомобильной деталью, починку которой мы обсуждали. Я мысленно благословила Мэтти за то, что на протяжении всего разговора она ни разу не засмеялась.
– А еще лучше, – продолжила она, – вылей воду вон на тот горошек.
Я еще многого не понимала в огородничестве. Например, почему горох пережил заморозки. Мимо опять проехал тот же самый мальчик на велосипеде. Впрочем, это мог быть и другой мальчик. На этот раз под мышкой у него был зажат букет роз, обернутый белой бумагой. Пока вода, булькая, изливалась на заросли гороха, я заметила, что Мэтти смотрит на меня, скрестив руки на груди. Просто смотрит. Мне вдруг так захотелось увидеть маму, что в груди защемило.
Всю свою жизнь Черепашка успешно обходилась без книг, а теперь получила сразу две. Та, что я ей купила, называлась «Квартира старика Макдональда», и там были картинки, на которых Макдональд в оконных ящиках для цветов выращивает сельдерей, в ванне – брокколи, а под ковром в гостиной – морковь. А у соседей старого Макдональда, живущих этажом ниже, морковка свисает с потолка. Я купила эту книжку потому, что она напомнила мне о Мэтти, а еще потому, что страницы у нее были из твердой бумаги, которая, как я решила, способна противостоять Черепашкиной железной хватке.
Бродя по центру города, я присматривала новенькую открытку, чтобы послать маме ко дню святого Валентина. Я все еще сурово корила себя за то, что оставила ее, а уж перемена имени вообще казалась мне актом гнусного предательства, хотя мама смотрела на это совершенно по-другому. Она сказала, что, поменяв имя на Тэйлор, я поступила умно, и что это имя идет мне, как пара выстиранных джинсов. И призналась, что ей никогда по-настоящему не нравилось имя Мариетта.
Наконец я нашла подходящую открытку. Снаружи были изображены два сердца, под которыми художник написал: «Надеюсь, скоро в твоем доме появится кое-что большое и сильное, чтобы отвинчивать тугие крышки банок». Внутри же открытки был нарисован разводной ключ.
Тем временем Лу Энн купила, стоя в очереди в супермаркете, одну из тех книжек, в которых молодым родителям предлагают на выбор разные имена для детей. Когда я пришла домой, она готовила обед, раскрыв ее перед собой на плите и выкрикивая имена из раздела для девочек. Черепашка и Дуайн Рей сидели в
