Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин
— А ты не знаешь?
Луценко всхлипнул.
— Ты один?
Я оглянулся. Никого.
— Один. Открывай давай.
Дверь открылась, я вошел.
В холле квартиры Луценко пахло водкой и горелым пластиком. Луценко стоял у стены, держа у груди перемотанную руку, сквозь бинт проступала кровь. На лице синяки, глаза заплыли. Едва я вошел, Луценко кинулся к двери, захлопнул и посмотрел в глазок.
— Что случилось?
— Приходили…
Луценко отодвинулся от двери.
— Кто приходил?
Хотя я догадывался кто.
— Давай не здесь, — Луценко прошлепал в столовую.
Я заглянул в гостиную. Особого разгрома не заметил, то ли Луценко успел прибраться, то ли действовали аккуратно. Люстра разбита.
В столовой было густо накурено, на столе сохли обкусанные куски пиццы, валялся шприц и пачка ибупрофена. На полу пустая водочная бутылка. Луценко достал из холодильника полную, открыл, налил полстакана, выпил, упал на диван.
— Вечером были, — сказал Луценко. — Ничего не объясняли, сразу в морду… В подъезде дожидались, суки…
Луценко приложил к лицу холодную бутылку.
— Побуцкали маленько, — Луценко катал бутылку по щекам, словно пытаясь разогнать синеву под кожей. — Ерунда…
Синяки от холода только краснели.
— Что хотели?
— Так денег хотели.
— Физкультурники?
— Угу. Хотя не сказались… но они… Вроде никому не мешали… Точно, они. Двое. Амбал и такой, приблатненный…
Луценко отнял бутылку от скулы, скрутил крышку, отпил.
— Давно меня так… Нормально…
Поставил бутылку на стол.
— Месяц дали, — Луценко ухмыльнулся. — И машину забрали.
— Машину?
— Ага.
— Надо ментам звонить, — предложил я. — У меня, в принципе, есть контакты…
— Да хрен с ней, — Луценко отмахнулся бутылкой. — Все равно дерьмо, пусть подавятся…
Луценко отодрал прилипший кусок пиццы, пожевал.
— Пусть жрут, у меня еще одно корыто есть, еще дерьмовее… надо аккумулятор поменять — и как новенькая…
— У тебя две машины?
— Теперь одна, — ответил Луценко. — Но зато ее точно не заберут, она на фиг никому не нужна… Тебе не нужна?
— Нет.
— Жаль. Тачка что надо…
Луценко вытянул ноги.
Я сел рядом. Луценко болезненно отодвинулся.
— Что делать будем? — спросил я.
— Завтра свалю на хрен, — сказал Луценко. — Пока не утрясется, у бабки пересижу, ну его… Поедем со мной, Вить, аккумулятор поменяем — и к коням, в Саратов… А то они и к тебе придут…
— Они приходили, — сказал я.
— И к тебе?!
— Ага.
Луценко сочувственно протянул бутылку.
— Спасибо, — отказался. — А что с рукой?
— А… — Луценко поморщился. — Палец отрезали.
— Что?!
— Да не целиком, кончик, — отмахнулся Луценко. — Я тебе позвонить хотел, да вырубился. А потом звоню, ты живой вроде… Били?
— Не. Стволом в рожу потыкали, так, ерунда…
— Повезло. А мне палец… Свалю пока лучше к бабке, пошли они на хрен…
— Погоди.
— Да что годить?! Чтобы руку отпилили?!
Луценко потряс покалеченной рукой.
— Они же месяц дали, — сказал я.
— Я дожидаться не собираюсь!
Луценко вскочил с дивана.
— На фиг, на фиг, я валю. К любимой бабушке, в глуши…
— Да не дергайся ты!
Я схватил Луценко за руку, посадил на диван, Луценко шипел от боли.
— Слушай!
Я хлопнул в ладоши. Луценко вздрогнул.
— Слушай, Миша! Все будет хорошо! Я разберусь с физкультурниками!
— А…
— Я разберусь. Или найду деньги, все улажу.
Луценко молчал.
— Все улажу, — сказал я спокойнее.
— Как ты все уладишь?
— Найду деньги, договорюсь с Треугловым…
— Да он дебил, по ходу! — плаксиво выкрикнул Луценко. — Кто ж так себя ведет-то?! Кто ж сразу бандюков-то присылает?! Я первый раз с таким сталкиваюсь, думал, что в анекдотах только…
Луценко потянулся живой рукой к бутылке, я перехватил.
— Короче, Миша, слушай, — терпеливо сказал я. — С физкультурниками мы договоримся.
— Да я…
— Договоримся! А как иначе? Ты сколько от них бегать хочешь? Всю жизнь? Думаешь, у бабушки тебя не достанут?
Луценко вздохнул.
— Достанут, — заверил я. — И будет хуже.
Луценко жалобно подул на перевязанную руку. Я вылил водку в раковину. Луценко поглядел на это с печалью.
— Сам посуди, — сказал я. — Мы столько лет работали, строили бизнес, нарабатывали базу, и что, теперь все бросить?
Луценко промолчал.
— Вот и я так думаю. Делаем вот что. Я разберусь с физкультурниками, а ты работай. Что у нас там по плану?
— Я забыл…
— Вспомнишь. Завтра отдыхай, потом за дело. Верхне-Волжская сумочная компания…
— Верхне-Вичугская, — поправил Луценко.
— Вот именно. Еще водка дома есть?
Луценко покачал головой.
— Вот и хорошо. Закажи супа или гуляш, горячего и с мясом, короче.
— Мне отрезали палец, — сказал Луценко.
— Может, врача?
— Нет! — нервно воскликнул Луценко.
— Скажем, что ты сам по пьяни…
— Нет! — Луценко вскочил с дивана. — Они велели не обращаться! Менты с ними заодно!
— Успокойся, Миша…
Луценко вернулся на диван. Схватил подушку, обнял.
— Жаловаться бесполезно… Где сигареты…
Луценко сунул руку в диван, достал жестяную чайную банку, из нее сигареты.
— Хочешь?
Я помотал головой.
— Ах да, ты же тоже… ЗОЖ-активист… Физкультурникам нельзя доверять, Витя…
Луценко затянулся, задержал дым, икнул.
— Мне кажется, это Уланов нам накаркал, — хрипло выдохнул.
— В каком смысле?
Луценко затянулся еще, выпустил в люстру замысловатый кудрявый дым.
— Он стишки читал — про Дросю и Хохотунчика… Помнишь? Там Хохотунчика крысы поймали и стали его топить в сортире, хотели у него узнать шифр сейфа…
Не думал, что Луценко так близко принял творчество Уланова.
— Так оно все и происходит!
— Тебя в сортире топили? — уточнил я на всякий случай.
— Мне палец отрезали! А обещались еще!
— Миша, ты сейчас не в себе, — сказал я. — Успокойся. Постарайся хотя бы.
— А чего успокойся?! Он же там открытым текстом написал — «Тушканчика поймали и к проруби ведут…»
Луценко опять истерически хихикнул.
— Это он нарочно все… Уланов, сука. Он нас сильно ненавидит.
— За что?
— Мы подняли его из грязи, книгу ему хотели напечатать, а он неблагодарная свинья… Дрося Ку… Дрося — это он и есть! Уланов — это Дрося Ку!
Луценко разволновался, просыпал пепел на палас, затоптал.
— Могу поспорить — это Уланов! Он с этим Треугловым скооперировался! Теперь нас трамбуют! Теперь нас истязают!
Луценко вытянул сигарету до фильтра, попробовал встать, но не встал.
— Лучше тебе солянку заказать, — посоветовал я. — Хочешь, позвоню в «Вердану»?
— Не, я лучше лапши…
Луценко снова сунул руку в диван, долго шарил и вытянул белемнит и гвоздь.
— Я должен немного полечиться, — сказал Луценко.
Он принялся строгать белемнит гвоздем, собирая на блюдце пирамидку из порошка, приговаривая:
— Тушканчик растерялся, тушканчик одинок, ему в хлебало дулю, ему в дыхло пинок…
По-моему, таких слов в поэзиях Уланова не было.
— Ослеп от недокорма, ослаб, ек-макарек, а тут вдруг приключился в отчизне Рагнарёк…
Я поглядел на Луценко с удивлением: отрезание пальца и бутылка водки,
