В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Синьорине Эстер мисс Лили Роуз тоже нравилась. Десять лет назад, когда она только переехала в наш город, семья Артонези была единственной, кто привечал молодую американку. Синьор Энрико предложил ей давать его дочери уроки английского – так мы и познакомились.
Тогда ещё жива была бабушка, мы с ней часто проводили целые дни за шитьём в доме Артонези, и как-то Мисс, прекрасно говорившая по-итальянски, попросила бабушку заходить к ней раз в неделю и приводить в порядок бельё. Время от времени я её сопровождала. Мисс жила в съёмной квартире в новом квартале, очень просто обставленной, но полной ярких картин: часть она написала сама, другие скупала, объезжая церкви и часовни окрестных деревень. Живописью Мисс занималась больше для собственного удовольствия, но критиком и коллекционером, по её словам, была профессиональным, регулярно отправляя в филадельфийскую газету статьи, рассказывавшие об итальянском искусстве, особенно местном, – в основном старинной живописи, но иногда и о самых современных работах. Пару месяцев время от времени походив к ней домой, бабушка заявила: «Что бы там в городе ни говорили, мисс Бриско – женщина порядочная: настоящая синьора». Она также заметила, что, несмотря на простоту обстановки и одежды, мисс Лили Роуз, должно быть, куда богаче, чем кажется: та часто путешествовала, как по нашему региону, так и по всей Италии, не обращая внимания на стоимость проезда, регулярно ходила в театр, была подписана на многие итальянские и зарубежные журналы, которые в солнечные дни ходила читать на террасу «Хрустального дворца», где всегда садилась под стеклянным куполом, среди богатых бездельников. Как я уже говорила, дамы обычно занимали места во внутренней зале, да и туда ходили только в сопровождении подруг, Мисс же садилась читать одна, и её совершенно не тревожило, если кто-нибудь останавливался у окна поглядеть, как богатые синьоры курят сигары и едят мороженое. В один из наиболее жарких дней она заметила маленького мальчика в лохмотьях, который прижался носом к стеклу, и позвала его внутрь. Это был один из тех уличных голодранцев, что по утрам околачивались с корзиной на спине у рыночных прилавков, ожидая, пока какой-нибудь синьор позволит им за пять сольди донести его покупки до дома. Мисс Бриско даже хотела отдать ему своё мороженое, но подошедший официант, бросив на синьорину суровый, полный упрёка взгляд, тотчас же выгнал негодника вон.
Филомена не упускала случая пожаловаться, что хозяйка ест мясо каждый день, даже по пятницам, и хотя, не будучи католичкой, та вполне могла позволить себе не держать пост, в городе это тоже стало предметом обсуждения – и осуждения. Кроме того, у Мисс была дорогая фотокамера (которой она весьма умело пользовалась, отправляя статьи в Америку в сопровождении фотографий церквей, картин и пейзажей, которые печатала сама в специально оборудованной для этой цели комнатке), а также велосипед для поездок по окрестностям – не только в поисках произведений искусства, но и для сбора разнообразных трав: их Мисс засушивала между листами бумаги, а затем вклеивала в большой альбом, подписывая латинские названия. Ни одна местная женщина, независимо от знатности и достатка, на велосипед и сесть бы не осмелилась: даже синьорине Эстер, с детства мечтавшей о велосипедных прогулках, отец никогда бы этого не позволил.
С особенным любопытством я разглядывала платье, которое Мисс надевала для своих прогулок, – с широкой нижней юбкой, разделённой по центральному шву до самой промежности, совсем как мужские брюки, и настолько короткой, что полностью открывала лодыжки. Позже, уже научившись обмётывать края и перейдя к кройке, пусть и самые простых деталей, я по-прежнему бредила этой юбкой, мечтала хотя бы разок подержать её в руках, разложить на столе и понять наконец, из скольких частей она состоит, как они сшиты и где заложены складки. Может, у Мисс даже есть выкройка, которую можно в будущем перенести на ткань? Видя мой интерес, мисс Бриско сказала, что купила юбку в одном из парижских универмагов, торгующих всем необходимым для занятий велоспортом, причём как мужским, так и женским, и я, если, конечно, хочу, могу посмотреть, потрогать и даже вывернуть наизнанку, чтобы понять, как она сшита. Но мне стало стыдно, и я отказалась, пробормотав: «Нет-нет, не стоит»: разве хоть одна женщина в нашем городе, будь то синьора или простолюдинка, попросит меня сшить подобную экстравагантность?
Мисс не строила из себя кокетку, не гналась за модой и даже в разгар сезона частенько выходила из дома без шляпы; в отличие от прочих дам она не пыталась сберечь цвет лица и никогда не пряталась от солнца под зонтиком – напротив, к середине лета была уже дочерна загорелой, словно какая-нибудь крестьянка, включая руки, поскольку перчатки тоже надевала лишь зимой. Она могла годами носить одно и то же платье (разумеется, из лучших тканей, чтобы не снашивалось): для неё важнее было, что платье это удобное. Поэтому, как она, будто извиняясь, объяснила бабушке, ей нечего нам предложить, кроме постельного белья: вся одежда уже была куплена или сшита за границей. Как я уже говорила, Мисс много путешествовала, причём не только по Италии: каждые два-три года она ездила в Англию, а оттуда, взяв билеты на трансатлантический лайнер – в Америку, возвращаясь через пару месяцев. Казалось, пересечь океан для неё – все равно что выехать за город на пикник. Возможно, именно она передала Эстер свою страсть к путешествиям.
Но вот почему Мисс не остаётся на родине навсегда, всякий раз упрямо возвращаясь в наш город, мы понять не могли. Бабушка подозревала, что у неё роман, хотя по роду своей деятельности Мисс встречалась со многими мужчинами: аристократами, торговцами, художниками, деревенскими священниками, ремесленниками, даже бедняками, которых привлекала в качестве натурщиков для своих картин, – и понять, есть ли среди них её возлюбленный, было непросто. Гостей, как женщин, так и мужчин, она принимала дома, нисколько не беспокоясь о присутствии какой-либо компаньонки или хотя бы горничной, которая, будучи замужем, уходила ночевать к себе.
