Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган
Поэтому когда, отодвинув в тень смерть Маши, на меня нахлынуло наслаждение, я вспомнила первый в своей жизни оргазм, подаренный Самюэлем: я тогда заплакала, а он объявил, что любит меня. Сегодня вечером никаких признаний, как и безграничного счастья, не было. Только невыразимая печаль и сожаление, что поддалась своей жажде нежности.
Мне хотелось еще ненадолго остаться в непроницаемом коконе блаженства: дети спят глубоким сном, мне пока удается не подпускать к себе горе и страх перед будущим, я подремываю, прильнув к телу Самюэля, знакомому, как мое собственное, но мне уже не принадлежащему.
– И что теперь будет с «Дачей»? – нарушил он молчание. – Как Маша и Джо распорядились насчет тебя и всех остальных?
Моя иллюзорная безмятежность разлетелась вдребезги. Как он посмел? Почему не дает мне перевести дух? Лишает даже намека на спокойствие, пусть и мнимое? Все мое существо взбунтовалось, но я стерпела, нельзя было взорваться, заорать, нельзя, чтобы дети слышали наш скандал, присутствовали при нем. Как я могла позволить себе заняться с ним любовью? Слишком много нехороших воспоминаний, слишком много горечи сразу всплывало, а это мне сейчас совсем ни к чему. Я медленно высвободилась из его объятий, я больше не хотела прикасаться к нему. Он все правильно истолковал и не пытался меня удержать. Я выбралась из постели, обхватила себя руками, чтобы не стоять перед ним обнаженной, открыла шкаф, достала шорты и майку и натянула их, заставляя себя дышать как можно размереннее. Я услышала, как он саркастично фыркнул.
– Ну блин, – пробормотал он.
Я развернулась: не побоюсь же я, в самом деле, дать ему отпор. Он отшвырнул простыню и подушки и стал не спеша одеваться. Я его достаточно хорошо знала, чтобы догадаться, что он тоже старается успокоиться. А потом он с негодованием уставился на меня:
– Тебе ничего не известно! Ты ни о чем не спрашивала, ты упустила время! А теперь они оба умерли! Черт побери, Эрмина!
– Замолчи!
Нельзя было допустить, чтобы он разбудил Алекса и Роми, но главное, не могло быть и речи о том, чтобы выслушивать его тирады, слишком хорошо мне знакомые.
– Как я могу успокоиться? Я тебя предупреждал, а ты отказывалась прислушаться! Вот уже двадцать лет тебя используют, этот чертов отель, который даже не принадлежит тебе, вытягивает из тебя все соки! Нужно было свалить уже давным-давно!
– Я никогда отсюда не уеду!
– До тебя так и не дошло, что тебе тут нечего ловить! Как они могли так с тобой поступить?! Воспользовались твоей беззащитностью, тем, что ты, жалкая, потерянная сирота, появилась у них как раз тогда, когда была им нужна!
Он как будто на мгновение отвлекся на некое воспоминание, о котором я даже не подозревала. Но быстро спохватился, вперив в меня агрессивный взгляд.
– Они делали с тобой, что хотели, ты была рабыней, стоило им свистнуть, и ты мчалась со всех ног.
– Ты соображаешь, что за ужасные вещи несешь?! Джо и Маша тебя обожали.
Его передернуло, он не мог отрицать, что я права.
– Возможно, они меня ценили, но это еще не повод. Кстати, так еще труднее простить, потому что я тоже их любил. Но, выходит, они отпетые мерзавцы, если загнали тебя в такую ситуацию. У тебя нет ничего, Эрмина. Совсем ничего! Совсем скоро ты опять очутишься на улице!
Он перешел все границы и знал это, но был готов отвечать за свои слова. Он не боялся моего возмущения и не отводил взгляд, прямой и жесткий. Он был уверен в правильности своих утверждений и готов к бурной реакции, которую они могли спровоцировать. Нет, я не доставлю ему такого удовольствия. Сколько времени он копил злость, подбирал эти слова? Неужели он выжидал удобный момент, чтобы швырнуть их мне в лицо? Неужели полагал, что, размягченная любовью, я проглочу их без возражений? Что я не буду защищаться?
– Убирайся! Вали из моего дома! – заорала я.
– Эрмина, ты не у себя дома, этот дом никогда не был твоим… Ты живешь в помещении, которое твои хозяева, ныне покойные, милостиво позволили тебе занять.
Я подбежала к нему и стала исступленно выталкивать из своей спальни. Он пятился до самой террасы.
– Чтоб ноги твоей здесь не было!
Он поднял руки, сдаваясь:
– Не переживай… я тебя не побеспокою, не могу больше изводиться из-за тебя, терпение кончилось. Не выношу этот отель. Теперь ты меня увидишь, только когда я буду забирать или привозить детей.
– По-твоему, без тебя не обойтись? Я тебя ни о чем не просила. Ты сам пришел, сам цеплялся за меня! Ты все время учишь меня, что я должна делать и чего не должна! Я не нуждаюсь в тебе, Самюэль! Когда-нибудь тебе придется это принять! Я прекрасно со всем справляюсь после нашего расставания!
Он покачал головой, как человек, чьи воздушные замки рассыпались в прах.
– Я и впрямь полный мудак: пытался поверить, что мы еще можем быть вместе, старался себя в этом убедить. Я полагал, что со временем жизнь тебя научит и ты поймешь, что я всегда был и буду рядом, а ты должна прожить свою жизнь со мной. Вдали от этого места, которое окончательно искорежило мое существование… Как жаль…
Он пошел к выходу, а я наблюдала за ним, пока он открывал и закрывал за собой стеклянную дверь террасы. Он удалялся от маслобойни, не оглядываясь. Возможно, я сама на это нарвалась, но факт остается фактом: только что Самюэль оставил меня навсегда. Для меня это было очевидно. Не получится отмотать пленку назад после всего, что мы друг другу наговорили. Я стояла сгорбившись, раздавленная, такая одинокая, какой уже давно не была.
– Мама? – позвал меня Алекс.
Я вздрогнула, стерла невесть откуда взявшиеся слезы.
– Я услышал шум, – объяснил сын.
Я взяла себя в руки и обернулась:
– Ударилась ногой о столик, было больно, я не вытерпела и вскрикнула. Извини, что разбудила. Иди к себе и ложись, все в порядке.
Он что-то пробурчал, не до конца поверив, но послушался и пошел к себе. Я дотащилась до спальни, свалилась на кровать и закуталась в простыню, пропитавшуюся запахом Самюэля. У меня не было сил заменить ее, я устала, от всего устала. В таком состоянии я себе не нравилась. Я не хотела воспоминаний. Однако в последние недели они только и делали, что посещали меня…
Глава девятая
Несмотря на тяжелую усталость, ночью я почти не спала. Начинала засыпать, потом просыпалась, разбуженная дурным сном, который возвращал меня в
