Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган
Начало конца нашего брака ознаменовалось нежеланием Самюэля жить на маслобойне. Я должна была догадаться, что когда-нибудь это случится, судя по его изначальному отказу переезжать. Он жаловался на отсутствие приватности у нашей семьи, на то, что я все время работаю и пропадаю в отеле. Он был, в общем-то, прав… Странно только, что для него это внезапно стало откровением… Мы же с ним познакомились здесь, здесь и влюбились, он видел, что я вкалываю как каторжная и больше всего на свете люблю свою работу и место, где мы живем. И вдруг Самюэля стало тяготить то, что мы, как он считал, квартируем у Маши и Джо. Сначала я предпочитала не реагировать, говорила себе, что у него это пройдет. У меня не было ни малейшего желания куда-то переезжать: мы жили в нашем маленьком раю на маслобойне, и детям здесь очень нравилось. Но в конце концов мне пришлось переменить свою точку зрения, потому что Самюэль все больше мрачнел и постоянно был на нервах, чего раньше почти не случалось. Мы отдалялись друг от друга: не шутили и не смеялись, почти ничем не делились друг с другом, и я скучала по Самюэлю, но в то же время как бы и не скучала. В редкие минуты, когда я была дома одна, я не вспоминала о нем и не ждала его. Мне казалось, что тот, кого я когда-то полюбила, тот отец моих детей, которого я знала, исчез. Значит, если я хочу, чтобы он возвратился и мы снова были вместе, то нужно согласиться на переезд, я должна дать нам шанс, наплевав на все трудности, которые это за собой повлечет. Оценив, насколько ему тяжело жить в теперешних условиях, я объявила, что готова сделать шаг навстречу. Он нашел нам дом в деревне возле Руссийона, причем быстро, даже подозрительно быстро – как будто подготовился заранее и выжидал момент, когда я сдамся. Дом был довольно большим, окна выходили на Люберон и Бонньё. Нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы привести его в приличное состояние, потому что он пустовал более десяти лет, но Самюэль был готов работать, ему это даже нравилось. К сожалению, наше новое жилье, которое мне никак не удавалось назвать своим, не сблизило нас. Мне было в нем неуютно, что-то мешало чувствовать себя по-настоящему дома. К тому же чуть ли не вся моя жизнь проходила в дороге: я всегда уезжала из отеля в последнюю минуту, гнала как сумасшедшая, боясь приехать слишком поздно, меня мучила мысль, что я теперь вижу детей еще реже, чем раньше. Джо и Маша не упрекали меня за то, что я теперь работала по расписанию, но я сама не могла к этому привыкнуть. Уходить в строго определенное время, бросать начатую работу недоделанной. Не иметь возможности, когда захочется, забежать на минутку и проверить, все ли идет как надо. Но я терпела – ради Самюэля, ради детей, которые начали обживаться дома, хотя часто рвались к Джо и Маше. Однако Самюэль не стал веселее и все равно не включился в жизнь семьи. Случилось скорее обратное: он чаще бывал погружен в собственные мысли, наверняка малоприятные, если судить по его постоянной подавленности. Смех, любовь, взаимопонимание, семейная гармония не вернулись к нам. Мы больше не прикасались друг к другу, а когда ложились спать, поворачивались друг к другу спиной. Больше ничто нас не сближало.
И в один прекрасный день для меня перестало быть тайной, почему Самюэль вдруг возненавидел нашу жизнь в маслобойне. У него была на то своя причина. Как-то вечером он пришел домой невероятно возбужденным, каким, по-моему, давно не был, сгреб меня в объятия, поднял, закружил. Его неожиданная радость была заразительной. В моей душе зажглась надежда, что он снова станет таким, как раньше: улыбчивым, легким на подъем, ласковым и нежным.
– Да в чем дело?
– Я нашел оливковую плантацию! Подписываем документы на следующей неделе.
Моя радость была недолгой.
– Поставь меня, пожалуйста. И объясни все по порядку!
Следующие полчаса я в подробностях выслушивала про то, как он наконец-то нашел плантацию, которую искал годами. Хотя Самюэль работал ландшафтным дизайнером, он с детства мечтал продолжить семейную традицию выращивания оливковых деревьев. Мне это было известно, но я представить себе не могла, что он пойдет до конца. У него и так было безумно много заказов. Тем не менее он только что дал согласие взять на себя еще двадцать гектаров, засаженных оливами, и, как выяснилось, не собирался на этом останавливаться. А потом он добил меня:
– Мы откроем нашу собственную маслобойню и магазин, так что работа найдется и для тебя.
– Ты о чем?
– То, как ты вкалываешь в отеле, – это не жизнь, мы почти не видимся, дети едва успевают словом с тобой перемолвиться, ты все время без сил. Представь себе, когда ты начнешь работать со мной, по вечерам мы будем вместе, сможем ездить в отпуск, как все, приглашать гостей, у тебя будет нормальный рабочий день…
У меня земля ушла из-под ног.
– Стоп, Самюэль! Но я не хочу этого!
– Ты не хочешь – чего?
– Не хочу бросать «Дачу». Откуда у тебя эта бредовая идея?
– Бредовая идея, я правильно услышал? Для тебя это недостаточно хорошо?
– Пожалуйста, не начинай!
Еще одно проявление комплекса неполноценности по отношению к Джо и Маше. Это было смешно и необъяснимо. Джо и Маша восхищались им. А с учетом моей истории его поведение было на грани приличия.
– Конечно, завести маслобойню – это потрясающе, – заговорила я более спокойно и вполне искренне. – Так здорово принимать людей, собиравших вместе с детьми оливки, наблюдать за их возбужденным ожиданием вердикта: сумели ли они набрать эти чертовы пятьдесят кило, необходимые, чтоб их урожай выжимали отдельно. Мне это не в новинку, я уже проходила такое с тобой. И я не сомневаюсь, что иметь собственную лавку – это супер. Дело не в том, что мне это не интересно, просто, Самюэль, мне нравится то, что я делаю, и я люблю «Дачу».
– Любишь ее больше, чем меня? – взвизгнул он.
– Что за вопрос? Ты хоть понимаешь, что говоришь?
Судя по его негодующему лицу, он не собирался брать свои слова обратно. Совсем наоборот, он стал развивать тему:
– Поразмысли, Эрмина, хорошенько поразмысли о своем ответе.
Он сверлил меня жестким, злым взглядом, таким своего мужа я никогда не видела. Я испугалась, так как была вынуждена признать, что передо мной вдруг возник чужой человек.
– Хочется надеяться, что ты не ставишь мне ультиматум?
На лице Самюэля промелькнула ироническая ухмылка, и мне захотелось влепить ему пощечину.
– В точку… Если ты не присоединишься к моему проекту, если продолжишь упрямо цепляться
