Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган
– Недолго она протянула без Джо, – прошептала Амели.
– Едва три месяца, – уточнил Шарли.
– Даже «Дача» не смогла ничего сделать для нее, – печально констатировала я.
Мы долго стояли, не произнося ни слова, просто обмениваясь взглядами, полными грусти, паники, растерянности. Рушился целый мир.
– Хочу попросить тебя сообщить остальным, – обратилась я к Шарли. – Признаюсь, мне недостает смелости.
– Сделаю, мы же все здесь, чтобы помогать тебе, Эрмина. Мы – сплоченная команда. Ты и так всем занимаешься, но мы всегда поддержим.
– Извини за грубый вопрос, – вмешалась Амели, – но что будет теперь… когда Маша…
Я призвала на помощь всю свою любовь к Амели и прикусила язык. Что она подразумевает? Что мы все разбежимся, сверкая пятками, на том основании, что Маши нет? Ее здесь нет уже больше месяца, и мы пока прекрасно справляемся, о чем наверняка было заранее известно Маше, иначе она бы не уехала. К тому же я сейчас отказывалась думать о будущем, то есть задумываться о нем по-настоящему. Еще слишком рано, я даже не была уверена, что осознала произошедшее.
– Мы продолжим работать. Мы отвечаем за «Дачу».
Ближе к вечеру во дворе зазвучали гудки автомобиля. Только они могли себе позволить такое шумное появление. Клиенты перебьются, а дети в разгар этого печального дня везли нам веселье. Я тут же вышла из-за стойки в холл. Алекс и Роми прыгнули мне на шею, я крепко расцеловала обоих, чуть их не проглотив.
– Какие вы красивые! Как загорели! – Я погладила их личики.
– Папа не мажется кремом, – донесла Роми.
– Как это, папа не мажется кремом?! И где он, папа?
– Он здесь, – услышала я.
Он вошел в холл с сумками детей, едва заметно улыбаясь. Поцеловал меня в голову, а я прикрыла глаза, неожиданно почувствовав покой.
– Мы зашли только поздороваться и оставить вещи и сразу уедем.
Я растерянно уставилась на него:
– Уедете? Я считала, что…
Он подошел и прижал мне палец к губам. У меня заколотилось сердце.
– Купим все, что надо, и я займусь ужином. Не бросим же мы тебя в одиночестве на весь вечер!
– Спасибо.
Он ласково мне улыбнулся, а я потихоньку кивнула на детей.
– Как они? – прошептала я.
– С ними все в порядке, они тоже были готовы. И я попросил их быть внимательными к тебе. Поехали, ребята!
Когда я вернулась к себе, Самюэль с детьми хлопотали на террасе нашего дома. Она располагалась с той стороны, с которой «Дача» не просматривалась, это было наше личное, семейное, защищенное пространство. Стол был накрыт на четверых. Как раньше… В начале июля солнце в это время еще горячее. Я расцеловала всех троих. Самюэль не смог скрыть удивление этим импульсивным проявлением нежности. Я и сама ему удивилась и тут же отругала себя.
– Пойду в душ, буду через пять минут.
– Не торопись.
Я послушалась и долго стояла под прохладной водой, стараясь разобраться в своих мыслях и эмоциях. Меня убивала мысль, что я никогда больше не увижу Машу, не услышу ее голос, ее такой особенный акцент, ее обороты речи. Не будет больше «голубки». Никто больше меня так не назовет. И тем не менее ее смерть оставалась какой-то нереальной, даже абстрактной: я видела, как обмяк Джо, а ее последний вздох я не слышала. Единственное свидетельство ее смерти – телефонный звонок и прерывающийся голос сына, потерявшего мать. Не то чтобы я подвергала сомнению случившееся, но оно казалось мне очень далеким. Как если бы Маша могла умереть только здесь, у себя в «Даче». Почему она выбрала смерть вдали от дома? Вопреки всем вопросам, которые я себе задавала, вопреки моей неуверенности, я все же радовалась, что дети вечером будут со мной. Маша заставила меня пообещать, что я буду использовать каждое мгновение рядом с ними, не позволю времени и жизни украсть их у меня. Я и сейчас слышала, как она просит меня об этом. Сегодня Александр и Роми будут еще счастливее, потому что за столом будет и их отец. Я тоже была довольна, что он здесь. Довольна, но обескуражена. Мне хотелось, чтобы все было хорошо, хотелось забыть остальное. Получать удовольствие от того, что мне дано. Я быстро надела платье и пошла к ним.
– Птичка, – позвала я Роми, – расчешешь мне волосы?
Я редко предлагала ей побыть моим парикмахером, обычно у меня на это не было времени. Поэтому она обрадовалась и быстро схватила щетку.
Вечер был, с одной стороны, нормальным, но с другой – приводил в замешательство. За время аперитива я потеряла половину волос. Меня переполняли счастьем возгласы Роми и шутки ее старшего брата и отца насчет немыслимых причесок, которые она мне сооружала. За ужином я услышала рассказ на три голоса об их приключениях, о купании в Средиземном море до захода солнца, о рыбе с гриля и пан банья[3] в порту, о возведении песочных замков и вечернем мороженом после чистки зубов.
– Ну, ты выложился по полной! Тебя не переплюнешь! – подмигнула я Самюэлю.
– Я умею быть незаменимым, – хитро усмехнулся он.
Я отвернулась, почувствовав, что мне весело, и все-таки я была смущена. Не основывалась ли радость детей на иллюзии? Мы не должны внушать им несбыточные надежды. Наше расставание было для Алекса и Роми как гром среди ясного неба, но и до него они наверняка обращали внимание на царившую в доме мрачную атмосферу, грусть и замкнутость родителей. Мы обходились без криков и скандалов – или их минимумом. Никогда не старались сделать друг другу больно. Но при этом мы с Самюэлем больше не разговаривали, не смотрели друг на друга и друг друга не видели, мы просто пересекались, да и то… Никаких поцелуев украдкой, никаких прикосновений, вроде бы машинальных, но более откровенных, чем тысячи слов. Ночью постель казалась мне пустой и холодной. Когда я возвращалась из отеля, Самюэль уже спал. Когда он вставал спозаранку, чтобы поработать, пока не жарко, еще спала я. Если покопаться в памяти, вечер, похожий на сегодняшний, был большой редкостью в последний период нашей семейной жизни.
За десертом Роми забралась мне на колени и свернулась клубком; нежный взгляд Самюэля смутил меня, поэтому я сосредоточилась на дочке и стала ласково поглаживать ее по щеке.
– Мама, ты думаешь о Маше?
Мы не могли избегать этой темы до бесконечности. Хотя молчание позволяло мне убеждать себя, что тот утренний звонок был в дурном сне.
– Роми! – занервничал ее брат. – Папа предупреждал нас, что мы не должны…
– Алекс, об этом можно говорить, об этом нужно говорить, – мягко прервала я сына. – Даже если нам грустно. Да, птичка, да, я думаю о Маше, я много думаю о ней, я скучаю и всегда буду скучать по ней, как и вы…
– Послушай,
