Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
– Давай ты первый.
– У меня история простая. Родился в Мэне, на ферме, которая принадлежала нескольким поколениям моих предков. Через дорогу от нас жила Джейни Трейнор. Любовь началась примерно в восьмом классе, как только она прекратила в меня плеваться. Двадцать с лишним лет мы все делали вместе. Отучились в Нью-Йоркском университете, обвенчались в церкви у нас в поселке, а потом у нас родилась чудесная дочка.
Улыбка на его лице увяла, но он снова заставил себя улыбнуться и расправил плечи.
– Пьяный водитель, – сказал он, – вылетел на встречку и прямо в лоб их машины. Джейни и Эмили умерли мгновенно. Можно сказать, на этом месте моя история сделала крутой вираж в сторону Запада. Дальше у меня, кроме меня самого, никого не было. Я переехал в Сиэтл – думал, смена обстановки поможет. Мне сейчас сорок три – на тот случай, если тебе интересно. Ты, похоже, к мелочам со вниманием относишься. – Он наклонился вперед: – Теперь давай ты, твоя очередь.
– Мне сорок шесть. Начну с возраста, хоть я от этого и не в восторге. К сожалению, вся история моей жизни уже есть в Википедии, поэтому врать никакого смысла. Я окончила факультет журналистики Вашингтонского университета. Поднялась с самых низов карьерной лестницы и прославилась. Основала успешное ток-шоу «Разговоры о своем», жила работой, но… несколько месяцев назад я узнала, что у моей лучшей подруги рак груди. Я бросила карьеру и все время находилась рядом с подругой. Как выяснилось, такое не прощают, и теперь я из звезды превратилась в притчу во языцех. Я не выходила замуж, детей нет, а из родственников у меня только мать, которая называет себя Дымкой. Во многом это имя отражает ее сущность.
– Ты ничего не сказала про любовь, – тихо проговорил он.
– Не сказала.
– Ты никогда не любила?
– Однажды любила. – И, уже мягче, добавила: – Много лет назад.
– И…
– Я выбрала карьеру.
– Хм.
– Что – хм?
– Просто первое, что в голову пришло.
– Первое? Это почему?
– У тебя история еще печальнее моей.
Его взгляд мне не понравился – словно я какая-то слабачка. Я допила мартини и встала. Что бы он там дальше ни говорил, мне это неинтересно.
– Спасибо за ликбез про свидания. И пока, доктор Байкер.
– Десмонд, – услышала я за спиной, уже на пути к выходу.
Дома я приняла две таблетки амбиена и забралась под одеяло.
Не нравится мне все это. Ксанакс, амбиен…
С лучшими друзьями всегда так. Они изучили тебя вдоль и поперек, как говорится, насквозь видят. И даже хуже – ты смотришь на собственную жизнь их глазами. В голове у меня всегда не смолкая звучал голос Кейт. Мой сверчок Джимини.
– Да, – согласилась я, – ошибок я наделала немало. И лекарства – это еще не самое страшное.
А самое страшное тогда что?
В ответ я прошептала имя ее дочери.
3 сентября 2010, 08:10
В больницах время ползет еле-еле. Джонни сидел на неудобном стуле рядом с койкой Талли и невидяще смотрел на мобильник. В конце концов он открыл список контактов и позвонил Марджи и Баду. Они переехали в Аризону и поселились неподалеку от Джорджии, овдовевшей сестры Марджи.
Марджи, слегка запыхавшаяся, ответила после третьего гудка.
– Джонни! – воскликнула она, и Джонни по голосу понял, что она улыбается. – Как я рада тебя слышать!
– Привет, Марджи.
– Что случилось? – спросила она, помолчав.
– Талли. Она в аварию попала. Подробностей я не знаю, но она в больнице. – Он запнулся. – Марджи, дела у нее плохи. Она в коме…
– Мы следующим же рейсом вылетаем. Бад пускай в Бейнбридже с мальчиками сидит, когда они домой вернутся.
– Спасибо, Марджи. Ты не знаешь, как с ее матерью связаться?
– Не волнуйся, Дороти я разыщу. А Мара уже в курсе?
При мысли, что придется звонить дочери, Джонни вздохнул.
– Пока нет. Честно говоря, я вообще не уверен, что до нее дозвонюсь. И что ей не плевать.
– Позвони ей, – мягко посоветовала Марджи.
Джонни попрощался и на миг зажмурился, готовясь к предстоящему разговору. Достаточно малейшей оплошности – и дочь выйдет из себя и откажется с ним говорить. За его спиной пищали аппараты, напоминая, что это благодаря им Талли еще жива, что это они дышат за нее и дарят шансы на жизнь. Шансы, которые, по словам доктора Бевана, малы. Впрочем, чтобы это понять, с доктором говорить вовсе не обязательно. Кожа у Талли посерела, а тело выглядело искалеченным и хрупким. Джонни нехотя снова открыл список контактов и выбрал номер.
Мара.
Глава восьмая
3 сентября 2010, 10:17
Атмосферу загадочности и волшебства в лавочке «Книги чернокнижника» в Портленде, штат Орегон, создавали приглушенное освещение, запах благовоний и черные занавеси. На пыльных полках теснились потрепанные книги, рассортированные по темам: духовное исцеление, колдовство, языческие обряды, медитация. Даже самый невнимательный наблюдатель заметил бы, что владельцы лавочки явно пытаются напугать и одновременно направить на путь духовного совершенствования. Основную проблему представляли воришки. При таком тусклом освещении, когда вокруг еще и дым, за посетителями толком не уследить, поэтому книги нередко перекочевывали в карманы и рюкзаки.
Мара Райан неоднократно говорила об этом хозяйке магазина, но ту мирские проблемы не тревожили, поэтому в конце концов Мара махнула рукой.
Впрочем, сама она тоже не сказать чтобы переживала. Еще одна дурацкая работа в длинной веренице таких же дебильных занятий, которые сменяли друг друга все два года после того, как Мара окончила школу. Единственное преимущество – тут никому не было дела до ее внешнего вида. И рабочий график ее устраивал. Но на этой неделе они проводили инвентаризацию, поэтому Мара приходила в магазин с утра пораньше – полный бред, особенно если учесть, что от нее требовалось всего лишь пересчитывать барахло, которое никто все равно не покупал. В большинстве магазинов учет товара проводится после закрытия, а вот в «Книгах чернокнижника» – наоборот. Тут учет устраивают до открытия. Почему? Мара понятия не имела.
Пересчитывая в отделе вуду черные свечи-черепа, она прикидывала, не бросить ли ей эту тупую работу, но мысль, что придется искать другую, угнетала.
Впрочем, Мару вообще все угнетало. Какой смысл думать о будущем? Лучше уж примириться с настоящим. Что там ей наговорила тетка в клетчатом костюме и с глазами акулы – психотерапевтиха, которая наврала обо всем, о чем только возможно? Доктор Харриет Блум ее звали.
Время лечит любые раны.
Все наладится.
Позволь себе грустить.
Любые твои чувства – это совершенно нормально.
Чушь, от которой уши в трубочку скручиваются. Она-то знает, что от боли не спрятаться. Единственное утешение
