Симпатия - Родриго Бланко Кальдерон
— Вроде бы нет.
— Что ж. Я вижу, ты все для себя решил. А меня зачем позвал?
— Затем, что тебе важно это знать. Я никогда от тебя ничего не скрывал. Не люблю сюрпризов. Кроме того, я хотел тебе сказать, что не собираюсь принимать предложение Паулины. Поскольку уверен, что ты предложишь мне кое-что получше.
— Ты что несешь вообще?
— Улисес, меня не интересует квартира. Я хочу дом. С таким участком можно ого-го как развернуться. Представь себе — отель в «Аргонавтах»!
Улисес подумал про папки дона Пако и «Гумбольдт».
— Отель в пустыне. Ну почему бы и нет?
— В пустыне? Отель у парка Лос-Чоррос. У склона Авилы! Только вообрази. И тебе оттуда что-нибудь обломится.
— Не понимаю.
— Если вдруг — не дай бог, конечно, — случится, что мой старик помрет и я стану душеприказчиком, я могу получить дом, а ты квартиру.
— Квартира и так моя.
— Не твоя, а почти твоя. Но ты рискуешь остаться с носом. Поэтому, чтоб ты убедился, как близко я принимаю твою ситуацию, предлагаю тебе, помимо квартиры, небольшую комиссию, как только дом окажется у меня в собственности. Тебе всего-то и надо подписать бумагу, по которой дом переходит во владение управляемого мной фонда. В новых уставных документах «Симпатии к собакам» ты будешь числиться в совете директоров. А они вступят в силу прямо в день открытия, когда станет ясно, что все сделано согласно договоренности.
— А что, если твой старик крепче, чем ты думаешь, и я успею запустить фонд вовремя сам?
— Чтобы запустить его вовремя, нужно растаможить оборудование, лекарства и корм. Один мой звонок, и все это тебе доставят на следующей неделе. Проблема в том, что мой контакт в Ла-Гуайре может и уплыть. Вот так внезапно.
— В жизни полно неожиданностей.
— Совершенно верно, Улисито. Вижу, ты начинаешь меня понимать.
— Не называй меня Улисито.
Апонте поднял руки, как бы сдаваясь, и захохотал.
— Я понимаю, тебе неприятно. Фонд — дело красивое, благое, но знаешь, сколько собак выкидывают на улицу каждый день? Сотни. Только в Каракасе. А представь — по всей стране? Тысячи и тысячи, наверное. Ну, спасете вы парочку — и что? К тому же, если ты в конце концов останешься без квартиры, какой смысл был все это проворачивать?
— Что проворачивать?
— Мартин тебя насквозь видел, Улисито. Это уж потом, когда совсем головой поехал, он решил взять тебя с улицы, просто чтобы позлить своих детей. Ты был последний бездомный пес, которого он привел домой. Но все равно он знал, что ты женился на Паулине ради квартиры.
Улисес смертельно побледнел.
— Так что скажешь? — настойчиво спросил Апонте.
— Сколько у меня времени?
— Если за две недели до открытия ты со мной не свяжешься, я буду вынужден обратиться к Паулине. Усек?
— Усек.
— Отлично. А теперь будь добр, скажи свой пароль от телефона: я сотру, что ты там назаписы-вал. — Быстрым движением Апонте схватил телефон Улисеса и показал ему экран блокировки, по которому было видно, что диктофон работает.
Улисес промямлил пароль. Апонте остановил запись и стер файл. Продолжая копаться в телефоне, он заметил:
— Уже представили новый айфон. Камера там офигенная и диктофон тоже. Записывать может даже из кармана. Это на будущее. — Апонте протянул Улисесу телефон. Вытер рот салфеткой и сделал жест, означавший, что Улисес может идти.
На парковке Улисеса все еще колотило. Он сел в машину и завел ее. Вынул телефон, швырнул на пассажирское сиденье. Не в силах успокоиться, пошлепал по внутреннему карману пиджака и достал старенький андроид с битым экраном и корпусом. Разблокировал, открыл диктофон и нажал Stop. Назвал файл «Апонте» и сохранил. Увеличил громкость до максимума, нажал Play. Пусть и не на новеньком айфоне, разговор с доктором Эдгардо Апонте записался лучше некуда.
29
Каракасская канатная дорога и отель «Гумбольдт» много раз переходили из рук в руки. После открытия в 1956-м отель непрерывно работал до 1961 года. В течение следующих десятилетий периоды простоя сменялись периодами работы, в зависимости от того, переживала страна времена надежды или отчаяния. «Гумбольдт» стал «Титаником» венесуэльцев. Только корабль это был необычный: он сидел на вершине горы, как на мели, и никак не мог ни утонуть окончательно, ни уплыть раз и навсегда.
В марте 1998 года, когда Чавес начал набирать голоса в предвыборных опросах, государство решило канатку и отель приватизировать. Консорциум, выкупивший их, вскоре приступил к масштабному ремонту. Обновили систему тросов, всю электрику, кабины и станции, а смотровым площадкам придумали свежий дизайн. Получившийся туристический комплекс назвали «Волшебная Авила», и он проработал до экспроприации в 2007 году.
Пако Сеговия пережил все административные перестановки. Труднее всего пришлось в 1977-м, когда была образована Венесуэльская туристическая корпорация. Ему разрешили остаться в отеле, но без зарплаты. Несколько месяцев, пока не одоб рили испанскую пенсию, Пако жил на сбережения. Пенсия с лихвой покрывала все его расходы, состоявшие из пары обедов в месяц в Галисийском землячестве и подписки на журналы.
Второй тяжелый момент случился тридцать лет спустя, во время экспроприации «Волшебной Авилы». Чиновник из Министерства туризма сообщил Пако, что ему не будут платить зарплату (о чем Пако, впрочем, и не просил), и потребовал освободить комнату, где тот прожил столько лет.
Расстроенный Пако набрал номер генерала Пинсона. Он знал, что генерала уже нет в живых, просто в тот момент ничего лучше в голову не пришло.
Звонок Пако застал генерала Айялу в минуту, когда он меланхолично бродил по пустому дому и рассуждал, а не лучше ли будет застрелить жену и самому пустить себе пулю в лоб. Последняя ссора привела к тому, что Альтаграсия заперлась в мастерской и не выходила вот уже три недели. Кармен носила ей еду, но однажды Альтаграсия целый день отказывалась открывать, подозревая, что Мартин может подстерегать у двери, желая увидеть жену, — подозрения были обоснованные: он действительно стоял там. В результате он так разволновался, что проорал через закрытую дверь, мол, он прекращает попытки общения. Тогда Альтаграсия впустила сеньору Кармен и наконец поела, но дни шли, а она все сидела в мастерской. Мартин сходил с ума от одиночества и печали.
Поэтому его застал врасплох хриплый, надломленный голос на том конце провода, утверждавший, что звонит хранитель «Гумбольдта».
— Хранитель «Гумбольдта»? Это как?
— Да, понимаете, сеньор, я работаю охранником в отеле «Гумбольдт». Том, который стоит на Авиле, знаете?
— Отлично. Чем могу помочь?
— Понимаете, сеньор, правительство только что конфисковало отель, и меня хотят
