Наваждение - Вениамин Ефимович Кисилевский
Кешино лицо, секунду назад дружески улыбавшееся, преобразилось:
— Вы уверены, что не померещилось?
— Но это совсем легко проверить. Попросить Виталия…
— Действительно, легко, — задумчиво сказал Кеша. Их вялое топтание на одном месте мало напоминало танец. Три пары глаз — масляные хозяина, мрачные Андрея и благодушные Линевского — следили за ними. — Надо подумать, — продолжил Кеша. — Чтобы дров не наломать. Представляете, какой скандал может разразиться? Такие люди! Скорее всего, какое-нибудь недоразумение. Через часик они приедут, и мы вернемся к этому разговору. Обещайте, что пока ни словом никому не обмолвитесь. Положитесь на меня. Обещаете?
— Обещаю…
Ленечка и Санечка вернулись, как и предполагал Кеша, через час с небольшим. Привезли пакет с бутылками, оживленно рассказывали, как три ресторана объехали, пока удалось разжиться.
В их отсутствие Кеша затеял игру в испанского дурачка, потом показывал карточные фокусы — всячески развлекал компанию.
Галка изо всех сил старалась казаться безмятежной, ни на шаг не отходила от Линевского. И еще она заметила, что Кеша успел шепнуть несколько слов хозяину, после чего тот, так же внимательно, как во время танца, посмотрел на нее…
Удачливых гонцов приветствовали громкими возгласами одобрения, все заходили, задвигались. Кеша поднял над головой бутылку с высоким узким горлом, закричал, стараясь перекрыть возникший шум.
— Попрошу внимания! Учитесь, пока я жив! Знавал я компании, которые погибали от жажды и бились головой о стенку, потому что запропастился куда-то штопор! Особенно где-нибудь на природе, вдали от цивилизации! А ведь проблема легко решается с помощью двух обыкновенных французских ключей, ежели умеючи! Могу продемонстрировать! Есть у кого-нибудь ключи?
— У меня есть, — отозвался Линевский, отведя руки назад и наощупь пытаясь найти карманы висевшего на спинке стула пиджака. — Смешно сказать, но я, по неопытности своей, даже со штопором не всегда управляюсь. А чтобы ключами… — И к великому Галкиному удивлению извлек связку, протянул Кеше. А тот, прежде чем взять ее, укоризненно взглянул на Галку.
Под щедрые аплодисменты Кеша быстро и ловко управился с длинной и тугой пробкой, артистично раскланялся и принялся разливать вино по рюмкам. Хозяин провозгласил тост за Кешины золотые руки, Линевский восхищенно чмокал губами.
— Да! — пророкотал лысый. — Как же я забыл? — Со стуком поставил рюмку на стол. — Знаете, кого мы встретили в «Первомайском»? Сергея Савельевича!
Имя это произвело неожиданный эффект. Все, кроме Галки с Линевским, изумленно уставились на лысого.
— Он что-нибудь сообщил? — встревожено спросил хозяин.
— Да, есть новости. И нежелательные.
— Вот как… — Хозяин задумчиво почесал переносицу. Виновато улыбнулся Галке: — Прощу прощения за бестактность, но у нас на кафедре происходят сейчас кардинальные события, вернулся из Москвы один товарищ… Вам это будет неинтересно, мы вас оставим ненадолго. — Сделал погромче звук магнитофона. — Потанцуйте пока, не скучайте.
Ленечка с Санечкой, хозяин и вместе с ними Кеша — тоже с их кафедры? — вышли в другую комнату, Галка, Линевский и Андрей остались одни…
За окном не посветлело — еще ведь только конец зимнего месяца февраля, — а просто жиже, разбавленней сделалась тьма, утратила прежнюю непроницаемую черноту. Оттого, наверное, что вставились уже кое-где в стылую мглу редкие желтые прямоугольники стекол, чаще и отчетливей доносился шум автомобилей. Близилось утро. Я мог бы еще пару часов поспать, но потребности такой не ощущал. Лишь тягучая, сладкая усталость делала тело одновременно тяжелым и невесомым. И думалось уже трудней, ленивей. Так или почти так опишу я встречу на даче. Те четверо выйдут, я останусь с оставшимися тремя. Что же должно произойти в соседней комнате? Пока ясно только одно: «гонцы за выпивкой», завладев ключами, примчались в гематологический институт, проникли в лабораторию Линевского. Видимо большого труда не составило — не военный же объект, охраняется в лучшем случае какой-нибудь бабусей, дремлющей на диване в вестибюле…
Секундочку, секундочку! Если все так просто, зачем было огород городить, обмывать какую-то диссертацию, ключи выкрадывать? Проникли бы в лабораторию, для специалистов их класса любой сейф не проблема… Вскрыли бы его, сфотографировали документы, положили бы папочку на место — и живи, Галка, радуйся, никому ты не нужна! Хитрый какой-нибудь сейф попался, который невозможно открыть? Или, наоборот, потом закрыть? Идея, вообще-то, но очень хилая. Сомнительно, чтобы такой уникальный и дорогостоящий сейф устанавливали в обычном НИИ… Хотели поставить под удар Линевского? Зачем, если нужное заполучили? И зачем вербовать Линевсксго? Нет, это как раз понятно — умные головы всегда, нам не в пример, ценились на Западе. Однако речь пока идет не о голове Виталия Михайловича, а о сейфе в его лаборатории. И они в него, лишнего часа не теряя, полезли. Опять же, зачем? Сняли бы с ключей слепки, изготовили свои, выбрали удобный момент, чтобы без риска, спешки и суеты… Время поджимало? Это не исключено. Скажем, некто, кому надлежит передать документы, уезжает из Союза…
Тут меня основательно заклинило, мысли уже еле ворочались — сказывалась бессонная ночь. Надо бы все-таки хоть немного поспать, а то буду весь день как вареный ходить. Я перевернулся на живот, обнял низко положенную подушку — любимая поза, чтобы заснуть. Голова приятно гудела, проплывали перед закрытыми глазами какие-то неясные, размытые видения. И, уже проваливаясь в гулкую яму забытья, вдруг сообразил, чем занимались в смежной комнате те четверо… Во всяком случае, утром, когда зазвенел будильник, мог бы голову дать наотрез, что сообразил. Но — не помнил что именно, как ни тужился, как ни напрягал память. Сколько раз давал себе слово не полагаться на нее, обязательно, хоть одним значком, записывать мелькнувшую в голове идею…
9
Утром шеф навесил на меня пренеприятнейшее задание — соорудить статью о безобразных наших дорогах. Дороги у нас в самом деле хуже некуда, хрестоматийные «рытвины-ухабы», бесконечные какие-то раскопки, завалы, ни проехать, ни пройти. Особенно меня возмущало, когда видел, как в дождь и слякоть заливают их асфальтом нерадивые и неразворотливые работнички. Давно пора уже не писать об этом, а во все колокола бить — стыдобушка наша, национальный позор. Но с той же отчетливостью я понимал всю бесперспективность этого задания. Предстояли нудные, а главное — бесплодные разговоры с руководителями служб коммунального хозяйства, одинаково агрессивными и затравленными, всегда почему-то безвинными жертвами обстоятельств, с высокомерно-озабоченными, света белого якобы не видящими исполкомовцами, с хамоватыми и тоже разобиженными дорожниками… Все они, обидчивые, станут уклоняться от встречи со мной, хаять все на свете и обвинять друг друга, в том числе и нас, газетчиков. Но не это меня обескураживало — дело привычное, — а что из года в год появляются такие
