Николай Лейкин - Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова

— History of civilicion in England by Thomas Bukle, — прочла она английское заглавие на французский манер. Она прочла «Бюкль» и вдруг догадалась, что это «Бокль». «Заскорузлый аристократишка, а туда же, Бокля читает!» — подумала она, плюнула и выругалась по-извозчичьи.

Языков она не знала, с трудом разбирала по-французски, но считала себя очень образованною, так как умела резать лягушек и прочла одну главу из «Акушерства» Сканцони. В это время вошел Хмельницкий, управляющий имениями графа Заболотного, и принялся ругаться. Он был представителем древнего рода гетмана Хмельницкого и был благонамерен, так как ежедневно обтирался мокрой губкой, не признавал за Решетниковым таланта и с пеною у рта бесновался на то, что в литературе фигурирует какой-нибудь «сын свободного художника» или «купеческий племянник». Девицу в рубахе он называл Акулиной.

— Что, стар этот граф Заболотный? — спросила Акулина.

— Не совсем еще старик.

Она дерзко улыбнулась, и в улыбке ее обозначилась мысль, что она хочет соблазнить графа и потом, обокрав его, раздать его деньги косматым нигилистам.

В это время в балконную дверь вошел седокудрый мужчина в рваном пальто. По его высокому лбу и умным глазам тотчас же можно было заметить, что он был аристократ.

— Ты куда лезешь? — крикнул на него Хмельницкий.

— Я граф Заболотный и ищу моего управляющего, — проговорил незнакомец и при этом тотчас же произнес латинскую фразу.

Хмельницкий смешался, а Акулина, улыбнувшись «углом рта», начала заигрывать с графом.

— Чаю, граф, не прикажете ли? — предложил ему Хмельницкий. — Моя Акулина тотчас же распорядится.

— Вы из чашки лакаете или из стакана будете лопать? — спросила она.

Графа покоробило, но, как аристократ, он приятно улыбнулся и прошел в свой кабинет. Отворив окно, он обозрел свое поместье «Зеленое Копыто» и сел в кресло. Вскоре туда явилась Акулина и принесла чай.

— Борьба за существование… сапоги выше Шекспира… женский вопрос… я не признаю брака… — заговорила она и принялась щекотать графа, но тот спокойно пил чай и с сожалением смотрел на нее.

Она была хороша в эту минуту: что-то вакхическое светилось в ее глазах.

— Я очень горда, — проговорила Акулина и тут же стянула у графа из кармана его бумажник.

— Вы имеете на это полное право по своей красоте. Еще древний поэт сказал: «Fastus inest pulchris, sequiturge superda forman».

— И не стыдно вам заниматься этими «лингвистическими окаменелостями»!

— Читали ли вы когда-нибудь поэтов? — спросил граф.

— Нет, Пушкин не развит, — отвечала она, — да и зачем читать. Вся сила в лягушке.

В это время вошел князь Толстопузинский. Он приехал с графом погостить в его поместьи, но по дороге у них сломался тарантас, и он остался чинить его в кузне, тогда как граф отправился в поместье пешком. Это был толстый господин, в костюме трефового валета, и держал в руках алебарду, которую только что купил у кузнеца. Увидав графа, он тотчас же заговорил с ним по-латыни. Оба они были классики до мозга костей, а потому и умные люди, до того классики, что даже в бане с парильщиками разговаривали не иначе, как по-латыни, и мылись не мочалками, а греческими губками. Акулина между тем, слегка дернув князя за фалду, лукаво выбежала из комнаты. Князь, только сейчас заметив ее, ошалел от ее красоты.

— Mon cher ami, — воскликнул он, обращаясь к графу, — ты в Венеции в церкви Santa Maria Formosa был? Святую Варвару Пальма Веккио помнишь?

— Помню чудесно!

— Так отныне эту девицу мы будем называть: lа bella Barbara di «Зеленое Копыто».

— Друг, пойми, что она нигилистка! — воскликнул граф.

Князь ужаснулся, мгновенно пожелтел, как лимон, и голова его начала седеть.

Князь и граф ночевали в разных комнатах. Ночью в открытые окна их спален то и дело лезла Акулина. Она была в одной рубахе и во все горло пела пакостные песни, но граф и князь приняли это за сон или видение.

На другой день, в восемь часов утра, они уже сидели на балконе, пили чай и разговаривали.

— На венгерском языке слово «гусар» значит тысяча копий, то есть гус-ара, — сказал граф.

— Но Цезарь Борджиа, папа Лев X, Боккаччио, Петрарка… — возразил князь.

— А ты читал Плиния и Саллюстия? Ежели читал, то что ты скажешь о стихотворениях Anastasius Grühn'a?

— Это псевдоним графа Ауэрсперга… В «Comédie du pape malade», издание 1516 года…

— О, Dio mio! Шеллинг, Гете, Ганс-Закс… Еще Иезекииль в своей книге…

Под балконом в это время стояли пейзане «Зеленого Копыта», слушали беседу графа и князя и говорили: «Ах, какие умные люди!» Вдруг к балкону подошел мужик. Он хромал на левую ногу, вместо волос имел конскую гриву, на один глаз был крив, имел три ноздри и волчьи зубы. По его противному лицу даже и неопытный взгляд мог тотчас заметить, что он отчаянный нигилист. Это был кузнец, чинивший вчера тарантас.

— На чаек бы с вашей милости за вчерашнюю починку! — проговорил он.

Но тут появился управляющий Хмельницкий.

— Вон, мерзавец! — крикнул он. — Не давайте ему, граф, он убил семь жен, и ежели теперь не в Сибири, то только благодаря мне.

Кузнец-нигилист попятился и направился прочь от балкона, но вдруг лицо с лицом столкнулся с Акулиной и обругал ее по-русски. Сердце Акулины екнуло: в эту минуту она почувствовала, что не Хмельницкий ее отец, а именно этот кузнец.

Граф потупился, и по его высокому аристократическому челу с залысиной потекли обильные слезы.

Начало этой повести носил к графу Тощему и читал ему. Граф так хохотал от восторга, что даже два раза выронил изо рта свои челюсти.

— Продолжай, продолжай! — воскликнул он и на прощанье подарил мне старую енотовую шубу.

12 марта

Работаю, работаю и работаю. Помимо трудов по изданию газеты «Сын Гостиного Двора» составил «Дачную географию», которую и посвящаю как петербургцам, так равно и приезжим провинциалам. Думаю, что география эта может разойтиться в большом количестве экземпляров. Вот она:

ЧЕРНАЯ РЕЧКА

Черная Речка, орошаемая рекою того же имени, замечательна своими нецелебными грязями, содержащими в себе иногда старый башмак и дохлую кошку. Почва болотистая. Климат вредный. В дачах круглое лето дуют сквозные ветры. Морей нет, но зато есть трактир с надписью на вывеске «Черная Речка» — «La mer noire» (Черное море), против которого находится знаменитая школа сквернословия, иначе называемая дилижансовой станцией, где кондукторы и ямщики ежедневно читают жителям лекции по этому предмету. Озер изобилие; они находятся на каждой улице и высыхают только в сильные жары. Острова и горы только в Строгоновом саду; первые из них необитаемы, вторые охотно посещаются туристами для пьянства и изъяснения в любви. Высочайшая вершина именуется «Горкой» и на ней помещается кафе-ресторан. Между достопримечательностями сада находятся древние скамейки, испещренные иероглифами и непечатными словами, а также и развалины моста, уничтоженного в 1871 г. двумя пьяными офицерами. Важнейшие произведения Черной Речки суть грязь и вонь. Из металлов попадается в карманах жителей медь и серебро; золота вовсе нет. Фауна не обширна: кошки, собаки, а также водится щапинская лошадь (Equus Stchapini).

Жители находятся на некоторой степени образованности, занимаются сплетнями и состоят из чиновников.

Впрочем, попадается и купец. Язык русский с примесью трехэтажных слов. Все жители исповедают веру в будущее замощение местной набережной. Черная Речка ведет обширную внутреннюю торговлю водкой.

К югу от Черной Речки лежит Благородное собрание, куда жители ходят проигрываться в мушку.

НОВАЯ ДЕРЕВНЯ

Новая Деревня граничит к северу с истоками Черной Речки, к югу Большой Невкой, к западу Старой Деревней и к востоку Приказчичьим клубом. Местность низменная. Гор не имеется. Морей теперь нет, но до знаменитого 19-го Февраля в области, называемой «Минерашками», стояло разливное море шампанского. Климат умеренный. Флора однообразна, но камелии в изобилии; на западной окраине, ближе к Старой Деревне, попадаются и махровые. Жители ведут мелочную торговлю во всех видах; в особенности торговлею занимаются женщины. Вер много, но Каролин и Амалий еще больше. Правление волостное, но ограниченное пригородной полицией. Фауна та же, что и на Черной Речке, но кроме щапинской лошади попадается лошадь бочарская, по своей худобе мало отличающаяся от первой. На юго-восточной стороне Новой Деревни лежат знаменитые «Минерашки», основанные в конце сороковых годов Излером. В них — древняя усыпальница пьяных и могилы многих капиталов. «Минерашки» замечательны кровопролитными битвами у буфетов; родина канкана. В настоящее время французская колония управляется Деккер-Шенком.

К востоку находится Приказчичий клуб, замечательный своими водочными ярмарками, бывающими два раза в неделю, и где жители Новой Деревни сбывают также свои произведения.