Неслучайные люди - Маша Трауб
– О, Юрик, дорогой, ты, когда здесь оказываешься, говоришь с акцентом. – Из задней комнаты выглянула женщина.
– Я еще ничего не успел сказать, – улыбнулся замглавного и тепло ее обнял.
– Значит, я слышу, как ты думаешь, – ответила та. – Только опять мне не говори про Нику. Все хорошо с ним. Замерз немного, но отогрелся. Спит, не буди его.
– Нику? – подал голос Леха, который ничего не понимал.
– Колян, Коля. В этом доме его всегда называли Ника, – объяснил замглавного.
– Юрик, ты пришел с другом? Вы голодные? Тогда идите мойте руки, и за стол.
– Да, тетя Валя, это Алексей, наш друг, – представил его замглавного.
– Алехан? Встань вот сюда, под лампочку. У тебя нет родственников в Армении? Наверняка есть. Как называла тебя твоя бабушка? Не помнишь? Почти никто не помнит.
– Тетя Валя у нас как тест на родство, – рассмеялся замглавного, – хочешь найти родственников в Армении – обратись к тете Вале, она тебе пятиюродных братьев отыщет.
– Юрик? – тихо спросил Леха, когда они мыли руки в крошечной ванной.
– Юрий, но тетя Валя всегда меня называла Юриком, – ответил замглавного.
– Мальчики, еда остывает! Юрик, ты знаешь, как я это не люблю! – крикнула из комнаты тетя Валя.
– Все, пойдем. Главное – ешь побольше и не отказывайся. Иначе тетя Валя тебя кухонным ножом зарежет, – со смехом дал инструкцию замглавного. Леха только сейчас узнал, что у него было имя – Юрик, Юрий. Сколько лет работал и даже не поинтересовался, как зовут-то? Замглавного и замглавного. Да и не общались они особо до сегодняшнего дня.
– Вы на службе? – уточнила тетя Валя.
– Да, – кивнул Леха.
– Тогда вам полегче. – Она плеснула в рюмку из графина.
Леха глотнул и перестал дышать. Напиток оказался слишком крепким и таким же невероятно вкусным – с запахом трав и специй.
– Это тархун, – пояснила, смеясь, тетя Валя, – сама делаю.
– Если это полегче, тогда что покрепче? – спросил, отдышавшись, Леха.
– Вот это. – Тетя Валя налила в рюмку из другого графина.
Леха выпил и забыл, где находится. Вдруг стало тепло и спокойно. Напиток не падал сразу в желудок, а растекался по сосудам, согревая. Ему стало так хорошо, как было только в детстве, в деревне, когда он буквально жил во дворе, ел когда придется, спал где придется. И обедал на старой маленькой летней кухоньке, где бабушка всегда оставляла для него хлеб, молоко, творог. Еще вдруг до одури захотелось спать. Тоже как в детстве. Уснуть на ходу, в один момент, как засыпают котята и щенята, распластавшись в смешной позе. Он и уснул.
Проснулся утром от стука настенных часов. Так же как в детстве, на той самой летней кухоньке, где стоял старый продавленный диван. На самом удобном матраце Лехе не спалось так сладко, как на том диванчике. И тут же засосало под ложечкой от голода – на кухне явно что-то жарилось. От запахов можно было или умереть, или возродиться.
– Али, ты проснулся? Давай за стол. Потом зубы почистишь! – услышал он голос тети Вали.
Леха съел целую сковороду яичницы, заправленной зеленью, помидорами и еще чем-то невозможно вкусным. Тетя Валя сидела и смотрела, как он ест. Леха забыл о том, что хотел в туалет, почистить зубы, принять душ. Сидел и ел, будто голодал неделю, пил крепкий кофе, сваренный в турке, и не знал, за что ему такое счастье.
– А где замглавного? – спросил он.
– Кто? – не поняла тетя Валя.
– Я не знал, что его зовут Юрий. Никто, кажется, не знал, – ответил Леха.
– Юрик, он всегда был Юриком, – ответила с нежностью в голосе тетя Валя. – Он здесь вырос, у нас. Такой был ранимый, дерзкий. Вроде бы уже борода росла, жизнь учила, а он оставался нежным мальчиком. Он ел как и ты. Всегда был голодным. Мой Жорик его учил каблуки делать. Говорил, если уволят, мы его себе возьмем как приемного ребенка, сына. Ты умеешь делать каблуки?
– Нет.
– Если умеешь что-то делать руками, выживешь. Надо уметь чинить, латать, строить, – заметила, улыбаясь, тетя Валя.
– Это ваши работы? – Леха потрогал пальцем скатерть, связанную крючком, – у его бабушки была такая. Потом заметил вышивку на подушке, явно самотканый ковер на полу.
– Ну а чьи еще? – рассмеялась тетя Валя. – Мой Жорик с туфлями и набойками разговаривал, а я вот с нитками общаюсь. У каждого свои собеседники. Я иногда его ревновала – он так нежно с туфлей обнимался, как со мной никогда! Можешь не верить, но они его слушались – растягивались, где надо, косточки скрывали, от мозолей уберегали. Такой талант был у моего Жорика. А у меня вот – нитки. Любую чувствую. Что хочешь могу сплести. Однажды я вашему главному на день рождения икону вышила – Николая Чудотворца. Долго вышивала. Так он заплакал, когда ее увидел. На стену повесил, а потом выбросил на помойку.
Я спросила, почему выбросил. Мне было обидно, да. Очень больно. А он сказал, что не смог с ней в одном кабинете находиться. Мол, мой Николай видел его насквозь и сверлил взглядом. Я спросила: «Зачем выбрасывать-то? Можно было отдать в добрые руки. Подарить тому, кто верит». А он ничего не ответил. Понимаешь? Сделал гадость и не ответил. На помойку мою работу выбросил, как потом книги с автографами выбрасывал из библиотеки. Если бы не он, Ника бы с ума не сошел. Не стал бы бездомным. И Семен бы был в порядке. Где он сейчас? Главный знает? Наверняка знает, только делает вид, что не в курсе. В психушке Семен. Я его навещаю иногда. Он так похудел. Слушай, их совсем там не кормят. Пижама болтается, как на пугале. Смотреть страшно. Он и есть боится. Говорит, они лекарства в еду подмешивают. В последний раз я его еле накормила – сама кусок съедала, он наблюдал, потом соглашался проглотить. Тяжело мне там. Любому тяжело будет, когда видишь, как человек в помидор превращается.
– Помидор? – не понял Леха.
– Как это правильно сказать? Овощ, да? Вот Семен таким помидором стал. Ничего не соображал под лекарствами.
