Кафешантан. Рассказы - Григорий Наумович Брейтман

Федьку избили, но о подробностях не расспрашивали его. Федька ел мало, а все больше пил чай и водку, обещая Таньке, когда поправится, возвратить все расходы. Денег же у Таньки было немного. Митька дал три рубля, да Сенька в первый день возвращения из тюрьмы «заработал» где-то пальто. Он продал его за пять рублей, из них четыре отдал Таньке, а на остальные купил табаку и водки. Сенька, Митька и Рябинин с утра уходили в город, бродили по улицам и к обеду возвращались обратно. Остальную часть дня они играли засаленными картами в дурачки и курили Сенькин табак. Рябинин привыкал к воровскому обществу, беседы воров не изумляли его, он вполне подпал под власть Митьки, который в силу обстоятельств продолжал о нем заботиться и наставлять его на путь истинный. Митька так горячо всех ругал и порицал, что Рябинин увлекался и вторил ему, проникаясь ненавистью к сытым и богатым людям, к полиции, дворникам и франтам. Не совершивши еще ни одной кражи, он, благодаря Митьке, стал смотреть на попадающиеся ему на глаза предметы с точки зрения вора, т. е. за сколько можно было бы этот, предмет продать, если его похитить. Благодаря тому, что Митька вывел его из критического положения, накормил его, затем, вследствие отсутствия какой-либо определенной цели к жизни, а также из боязни сделать шаг без Митьки, Рябинин вполне подчинился ему и следовал ему во всем.

III.

В одно утро, когда в подвал проникло весеннее яркое солнце, нервная и хромая Танька стала без всяких предисловий кричать и ругать парней. Она им категорически с ругательствами, которые крайне удивили Рябинина, заявила, что денег у нее больше нет, что обеда сегодня не будет, и пусть все убираются куда хотят, так как она не намерена больше кормить таких бугаев, которые только и делают, что по целым дням палят папиросы. Для доказательства Танька вытрусила перед ними свой кошелек и объяснила, что она без их ведома продала свои серьги, но что у ней теперь больше нечего продавать... Рябинин невольно удивился доброте Таньки, но другие парни на это обстоятельство обратили мало внимания: их заняла перспектива голода, от которого они немного отвыкли. Они виновато молчали, только Федька вздумал было оправдаться, ссылаясь на свою болезнь, кашель и слабость. Но когда Танька крикнула ему со злобой: «лежи и дохни, о тебе никто не говорит», он с довольным выражением лица повернулся к стене, считая себя вполне правым и непричастным к происшедшему недоразумению. Несмотря на то, что Танька подняла крик внезапно, она пришла в такую ярость, что била кулаками по столу, колотила себя в грудь и хрипло кричала на парней: «Не могу больше терпеть, не могу, не могу! откуда вы взялись на мою голову, жилы с меня тянуть?».

Первый подал голос Митька, который понял, что если Танька разошлась и стала кричать, то значит у нее, действительно, нет ресурсов. Он знал хорошо, что пока Танька при мелочи, у нее всякий, кто хочет, из ребят, может поселиться, есть и пить. Когда же у нее выходили деньги, она отнимала у ребят, что могла, и всегда приходила в неистовство. Внезапно из молчаливой и покорной женщины, о всех заботящейся, она превращалась в злобную мегеру, не стесняющуюся ни в словах, ни в поступках. Оттого то ребята и прозвали ее «Подстреленной».

Митька подождал, пока Танька успокоится, и затем стал от лица всех говорить ей, урезонивать, что криком горю не поможешь, что если они и не заработали, то потому, что подходящего ничего нет. Из-за пустого же дела не стоило итти на слепую, т. е. без определенного плана — опасно.

— Я ничего знать не знаю, — крикнула. Танька, — а чтобы мне сегодня были деньги.

И она стала их снова стыдить и укорять. Митька и Сенька сидели задумавшись, а Рябинин чувствовал себя в крайне неловком положении. Хотя непосредственно к нему Танька не обращалась, но ее упреки он принимал также и на свой счет. Все время пребывания его в квартире Таньки, последняя относилась к нему с участием, расспрашивая его о прошлом и, узнавши, что Рябинин только впервые познакомился с ребятами и еще делами не занимался, сокрушалась о его будущем и ругала его мать, что было несколько неприятно молодому человеку.

Он впервые подумал о том, что Танька ему чужая женщина и кормила его столько времени; но он оправдывал себя тем, что вся ответственность падает на Митьку, который хвалился, что скоро заработает. И в первый раз, после знакомства с воровским обществом, Рябинин предложил товарищам пойти на какое-нибудь дело и даже стал настаивать, чтобы оно не откладывалось в долгий ящик; он упомянул о том, что нельзя же злоупотреблять добротою Таньки. Неизвестно, произвело ли это впечатление на Митьку, но последним встал, надел шапку, взял в карман кусок свечки, небольшой ломик, и сказал хмуро Рябинину:

— Колька, — пойдем!

Рябинин с биением сердца, вдруг взволновавшись от решительного тона Митьки, встал и последовал за приятелем, сознавая, что он идет на преступление; но, вместе с тем, он не мог сам противостоять Митьке и обстоятельствам. Словно поняв его состояние, Митька, идя по улице, поворотил к нему голову и сказал серьезно, оглядывая его испытующим взглядом:

— Ты смотри, не опешь, может быть, куражу нет, так лучше не иди, оставайся, я тебя не неволю, сам пойду.

— Нет, нет, будь спокоен, — дрожащим голосом ответил Рябинин, который, хотя продолжал волноваться при приближении решительной минуты, но все-таки был несколько задет недоверием Митьки: ему было стыдно сознаться в своей слабости.

— Смотри, не подведи, а то будем иметь работу. Я тебя настороже поставлю, если найдем дело, — начал объяснять Митька. Когда увидишь, что кто идет, сейчас же подымай шухер — свисти. Слышишь...

— Слышу... — тихо ответил Рябинин.

— А сам беги направо, а я налево.

— Хорошо.

— То-то, потому что-нибудь надо выдумать, так нельзя...

Приятели вели эту беседу на углу большой торговой площади, оживленной и шумной от большого количества народа, торгующего и покупающего. Митька, обращаясь к Рябинину с разными проектами, осматривался по сторонам, ища знакомых и вообще чего-либо интересного. Как вдруг у тротуара, на котором стояли приятели, с грохотом остановились дрожки, и на тротуар соскочил средних лет господин с большими усами на красном лице; на голове его была, фуражка с красного же цвета околышем, на ногах высокие сапоги.

— Виноват, молодой человек, — обратился он к Митьке, несколько удивившемуся