Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
– Спасибо за доверие, – загадочно улыбнулась Стэлла. – Ваше пожелание мы примем к сведению.
– Ну что ж, а теперь пойдёмте в сад, – предложил Вальтер. – Вино можно взять с собой. Я покажу, как вчера с Верой мы пропололи цветочную клумбу.
В освещенных, люминесцентных владениях Шмитца прекрасно прочитывались все достижения садового искусства. Даже тонкая струйка фонтана, журчащего в глубине насыпной, выложенной галькой горки, подсвечивалась голубым и розовым светом, исходившим из размещённых в земле прожекторов. Песчаная дорожка к любимому рододендрону Вальтера освещалась четырьмя фонарями в стиле ретро, склонившими белые накалённые шары над ротанговым столом, креслом-качалкой с овчинным пледом и пятью пластмассовыми стульями с мягкими бахромчатыми подушками. Перспективу миниатюрной аллеи завершала копия скульптуры Брахерта «Несущая воду». Из темноты её выделял мощный галогенный прожектор. Джулию, которая на время оставила Вальтера наедине с Константиновым и вместе со Стэллой отправилась осваивать садовые тропинки, умиляли неожиданные искромётные вспышки под ногами – это в траве, реагируя на шаги человека, срабатывали невидимые датчики, и прожектора тут и там, расположенные в непредсказуемых потаённых местах, выбрасывали вертикальные фонтанные струи лимонного света и, озаряя листву приземистых яблонь, исчезали в тёмном прохладном тумане вместе с двумя танцующими особами в коротких юбках. И вдруг вновь из земли, как из кратера вулкана, вырывалась массивная лучистая лава, продолжая только что стихший поблизости сеанс светового извержения. Так Джулия и Стэлла развлекались, носясь между яблонями с одной лишь навязчивой целью наткнуться на новую световую мину. Каждое «разминирование» они приветствовали дружным, местами доходящим до истеричного, хохотом. Я сидел на скамейке под забором, у молодого куста можжевельника, и наблюдал за их контрастными, ныряющими из огненных вспышек во мрак силуэтами, и следил за мельтешением их юрких фигур в разрывах искристых световых бомб, выброшенных на поверхность подземными садовыми духами.
– Ты видишь того человека? – кричала Стэлла, спасаясь бегством от преследования одиночных галогенных залпов из-под земли. – Он сидит под забором, как истукан. Джулия, он вошёл в роль натурщика. Жаль, что я не Кётэ Кольвиц6!
– Не трогай его! – отозвалась из неизвестности любимая переводчица Вальтера. – Он – художник. Он созерцает окружающий мир!
– Прости, созерцатель! Созерцай дальше! – послышалось из глубины сада, и волнообразный световой выстрел выхватил из кромешного мрака Стэллу, едва не растянувшуюся на скользкой траве после неуклюжего приземления на подстриженный английский газон.
Я не злорадствовал по поводу унизительных реплик в свой адрес. Я лишь косо ухмыльнулся, зачем-то приняв близко к сердцу мушкетёрские выпады двух резких подруг, страдающих завышенным самомнением. В конце концов, я хотел понять, какие силы приковали меня к этой неразвитой смазливой девочке? Какой глашатай любовных утех поманил меня к ней, пробудив во мне скрытые половые инстинкты, о существовании которых я подозревал, но никогда ещё не испытывал жуткой силы подсознательных влечений к существу противоположного пола? Видимо, Стэлла обладала совершенным выражением неких уникальных эстетических черт, идеально сформировавших к совершеннолетию её притягательную внешность и в чём-то ещё детскую, но прекрасно развитую фигуру. Своим ежедневным мельканием на нашей пустынной улице она не давала покоя моим ещё не умершим к ней чувствам, и каждое её появление вблизи нашего дома я расценивал, как вызывающий наступательный жест с её стороны, направленный на подрыв моих «неверных» о ней представлений. В последнее время я думал только об одном. Как освободить свой впечатлительный рассудок от её всепоглощающего присутствия в каждом фрагменте моих неприметных будней в особняке Вальтера? Её парящий осязаемый призрак давно уже поселился в мансарде, и я перекликался с ним по утрам, а ночами внимал пританцовыванию Стэллы у собственного окна, за которым она готовилась ко сну и порой жёстко дебатировала с родителями.
Глава 10
После отъезда Вальтера я стал довольно часто видеться с Константиновым. Наши случайные встречи происходили в самых разнообразных местах: в булочной, в городской библиотеке, на вещевом рынке, в книжном магазине, в мужском туалете.
Вскоре я пришёл к выводу, что Константинов приставлен ко мне для выполнения некой тайной миссии, а именно: информирования Вальтера о моих духовных брожениях, курортных связях и повседневных умонастроениях.
В военном санатории Константинов руководил кружком художественной самодеятельности. Никто из близкого окружения полковника не распускал о нём порочащих слухов, что для пропитанной самыми невероятными небылицами ауры Дивногорска было весьма странно. Восторженных отзывов о Константинове я тоже не слышал. Зато для постоянных посетителей теннисных кортов он был своим человеком и прежде всего – азартным партнёром и соперником. Предложение играть на интерес, как правило, исходило от него. Теннисист он был весьма посредственный, но в поединке с противником своей возрастной категории мог выступить достойно. Во время длительных вечерних сражений он забывал, что завтра утром ему предстоит репетиция, возможно, и генеральная, и что дома его ждёт жена, с которой они запланировали выезд на дачу. Не раз дама его сердца приходила на корты с откормленной белой болонкой и в унисон сиплому собачьему тявканью призывала вспотевшего супруга немедленно прекратить спортивный беспредел. Незапланированное появление злобной супруги в зрительском секторе подстёгивало Константинова к более решительным действиям на корте. Однако излишняя спешка и громовые эмоции, которыми он провожал загубленные мячи, лишь ускоряли его поражение.
– Ну вот, опять ты всё испортила, – раздражённо сетовал Константинов, проиграв очередную встречу.
– Этот теннис нас разорит, – гневалась жена, едва удерживая на поводке рвущуюся к хозяину собачонку. – Больше ты сюда не пойдёшь!
– Пойду! Завтра же пойду! – протестовал взмыленный Константинов, зачехляя ракетку.
Однажды я встретил полковника в нашем саду. Это было неделю спустя после отъезда Вальтера, наказавшего мне с полной серьёзностью отнестись к предстоящей выставке. Шмитц увёз с собой двадцать семь моих работ, две из которых я рекомендовал к воспроизведению на выставочном буклете и плакате.
Был прекрасный августовский день, один из тех дней позднего лета, когда в умеренном тепле, обильно разлившемся
