Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов
Наш морской вояж ничем примечательным не выделялся. Почти всю дорогу дул холодный северный ветер, поэтому мы очень редко выходили на палубу, заказывая ужин в каюту. Что касалось завтрака, то нам он был ни к чему: в это время мы спали после бурно проведенной ночи любви. Вставали к обеду, наспех поедали все припасы, приготовленные нами загодя, и снова заваливались в постель до самого ужина.
Ну а вечером сам Бог велел нам быть в кают-компании, в кругу образовавшейся за время плавания «аристократии», у которых на лбу аршинными буквами было написано: «плебеи». В этом обществе я мог себе позволить многое, например маленькую разминку перед предстоящими баталиями на берегу, и был во всеоружии. По сути, это была моя стихия, мой драматический театр, где всегда или почти всегда я был режиссером. Да и спутница моя, безусловно, была мне под стать, с той лишь разницей, что я играл в то, кем она была на самом деле. Это несколько задевало мое самолюбие, но я не подавал вида, справедливо полагая, что время когда-нибудь все расставит по своим местам и я, наконец, смогу занять то место в мире, которое принадлежит мне по праву.
Через несколько дней после отплытия из Питера паром прибыл в портовый город Киль. Вещей у нас почти не было, если не считать дорогого «дипломата» Ларисы (чуть ли не из крокодиловой кожи), кейса, который прямо перед отъездом я приобрел по случаю в питерской «валютке», и подарка ее брату — огромной бутылки натуральной пшеничной водки, приготовленной по старинным рецептам и купленной тоже за валюту.
Лариса не хотела, чтобы я пропустил волнующий момент прибытия, и потянула меня на верхнюю палубу. Было раннее утро, холодно, поэтому на палубе, кроме нас, никого не было. Влажный воздух мешал дышать моим прокуренным, чахоточным легким, но я не обращал на это никакого внимания. Впереди, прямо по курс у, откуда-то из тумана стали вырастать высотные здания и зеркальные постройки. Вдруг, совсем неожиданно, уже совсем близко, туман рассеяли пики портовых сооружений и кранов.
Подойдя к причалу, наш паром, переваливаясь с боку на бок, долго пришвартовывался. Затем последовало тягучее и нудное выполнение формальностей. Наконец, с таможней все было улажено и нам разрешили выход в город. Держась за поручни длинного трапа правой цапкой в лакированной перчатке, а левой прижимая ручку своей молодой спутницы, отбросив прежнюю жизнь, как змея отмершую кожу, я впервые в жизни почувствовал, как две половинки далекого прошлого моих предков, когда-то разорванные проклятой революцией, соединяются вновь. Я был в Европе, но, к сожалению, попал сюда не знаменитым хирургом, о чем мечтала когда-то моя покойная бабушка, а вором, но я не расстраивался: «будет нам и белка, будет и свисток…»
Разумеется, нас никто не встречал. Лариса написала брату, что обязательно приедет, как обычно, ко дню рождения, а когда точно, она и сама не знала: все будет зависеть от готовности моей ксивы. В письме она дала ему понять, что приедет не одна и то, что этот приезд будет для него немалым сюрпризом. В общем, заинтриговала брата, как могла.
Поскольку Лариса была здесь уже не раз, то знала все, что необходимо было знать приезжим из России. Да, да, именно из России, потому что представители других стран вели себя здесь так же, как и у себя дома.
Для начала нам нужно было обменять баксы на марки. Здесь я попросил ее отдать инициативу в мои руки. Я решил «блеснуть чешуей» перед своей пассией, проверив, насколько еще помню немецкий язык, а заодно и свои способности сыграть роль делового и респектабельного господина. В первом случае я потерпел полное фиаско, во втором все же кое в чем преуспел, но не более. Таков был честный и откровенный вердикт, вынесенный моей подругой.
— Ну что ж, — рассудил я вслух, — для начала очень даже неплохо, как ты считаешь, дорогая?
Я напросился на комплимент и получил его. Говоря откровенно, я всегда был тщеславен и честолюбив, но эти качества не мешали мне жить, напротив, в конце концов именно они и помогли мне достичь того, к чему я стремился всю жизнь.
Мы вошли в банк. Тонированные, потрясающей чистоты стекла, зеркала, в которых отражались сытые клиенты, ковры, кожаная мебель — все здесь радовало глаз, но главным потрясением для меня конечно же было обслуживание. С ощущением собственной значимости и в то же время предупредительно-вежливо к нам подошел администратор, с улыбкой осведомляясь, что угодно господам. Услышав ответ, он повел нас как старых добрых знакомых в операционный зал. По дороге приветливо и радостно улыбались совсем незнакомые люди, будто всех их только что оправдали и освободили из зала суда, а мы с Ларисой были их адвокатами.
Так, не спеша, мы подошли к окошку, где нас обслуживала юная девушка, нежная как лепесток магнолии, с красивым немецким именем Матильда. (Я прочел ее имя на бирке, прикрепленной на груди.) Возможно, из-за ее прелестей я на какое-то время и попутал рамсы, кто его знает? Но это создание поистине было чудом природы. Белокурые волосы, небесного цвета и глубины глаза, маленький пурпурный ротик в неизменной улыбке, обнажающей ровные жемчужины зубов. Маленькие ушки, рдеющие под моими чересчур откровенными, пожирающими взглядами. Безукоризненной формы шейка, изящность и хрупкость которой была подчеркнута золотом тонкой цепочки, как легким мазком художника. И матовая кожа, чуть просвечивающая сквозь прозрачную белизну блузки, где угадывались волнующие линии юной груди и розовые пятнышки сосков.
Меня будто обдали кипятком, но я вовремя пришел в себя, благо мы были уже на улице. До небольшой автостанции, откуда отходил автобус на Гамбург, было рукой подать, и мы решили прогуляться пешком.
— Тебе нужно немного прийти в себя и слегка развеяться, милый, — деликатно заметила Лариса, пряча улыбку в воротник своего манто, но в этой улыбке сквозили повадки красивой хищницы. Мне даже стало неудобно за свое поведение.
— Да, конечно, дорогая, — замешкавшись на мгновение, ответил я ей, — все так неожиданно и скоро, есть отчего потерять голову.
— Но ведь ты же профессиональный вор, Заур, да еще и артист, каких
