Альма-матер - Максим Эдуардович Шарапов
– Сказала, что его предложение не слишком оригинально. Он, похоже, как раз рассчитывал поразить меня своим грандиозным замыслом и так растерялся, что мне его даже жалко стало. Потом начал какие-то варианты придумывать, в кукольный театр позвал, ещё какую-то ерунду, а потом… – Вика сделала интригующую паузу и хитро посмотрела на Аню.
– Ну давай уже, рассказывай!
– Потом он сказал, и мне кажется, это случайно у него вырвалось, что каждый день видит из своего окна Парк Горького и эти кораблики, поэтому и решил пригласить.
– И что это меняет?
– А ты не понимаешь? – Вика испытующе смотрела на Аню.
– Не понимаю.
– Наивная же ты, Анька! Ты с такими подходами стоящего мужика никогда себе не найдёшь. Так и будешь со студента на айтишника перепрыгивать. Следи за мыслью! Он каждый день видит из окна Парк Горького. – Вика встала со скамейки и театральным жестом показала в сторону видневшегося за рекой парка. – На фоне реки, по которой плавают эти замечательные корабли! И это значит, что он…
– Где-то здесь живёт? – догадалась Аня.
– Ну конечно! – Вика снова села на скамейку. – И не просто где-то, а в одном из этих элитных домов, да ещё с видом на набережную! Представляешь? Это же самый центр, престижный район! Я всю жизнь мечтала сюда переехать!
– Ты раньше не говорила.
– Не все же мечты рассказывать. Но ты только представь: просыпаешься утром, подходишь к окну, а у тебя перед глазами не стена соседнего обшарпанного дома или двор, заставленный машинами, где алкаши бухают на детской площадке, а великая русская река!
– Великая русская река Волга.
– Не важно, не тумань атмосферу! Река, корабли, мосты, знаменитый парк. Простор! Это же совсем другая жизнь!
– Так ты уже решила с ним замутить?
– Ничего я пока не решила. Но на речную прогулку согласилась. Правда, – Вика подняла вверх свой указательный пальчик с профессиональным маникюром, – с одним условием…
– Прогулка на кораблике – это же так банально! – не удержалась Аня.
– В нашей жизни много банальностей. Важно, как к ним относиться.
– А что за условие?
– Я буду с подругой, и он тоже кого-нибудь пригласит. А моей подругой будешь ты!
– Вика, зачем ты меня впутываешь?
– Затем, что ты уже два месяца без парня. Ты же со своим айтишником не помирилась?
– Мы не ссорились, просто расстались.
– Ну вот! Айтишник слился, с Кириллом Эдуардовичем тебе слабо… А этот Гриша здесь живёт, значит, и друзья у него такие же. Да и что ты сопротивляешься? Ну прокатимся, поужинаем, посмотрим на них. Не понравятся – отскочим и всё.
– А твой Вася? – Аня смотрела, как люди выходили на открытую часть пешеходного моста и делали селфи на фоне московских видов.
– А Васе мы пока ничего не скажем!
– Мне казалось, ты его любишь…
– Слушай, тебе тоже казалось, что ты любишь своего Антона. На много твоего чувства хватило? Пять месяцев, шесть? Любовь, страсть – это охренительно, конечно, но мы с тобой уже девочки взрослые и понимаем, как быстро всё это выветривается. Он должен не просто тебя хотеть, а мечтать заботиться о тебе и твоих детях, тогда можно выходить замуж. А влюбиться тебе и потом никто не помешает. И почему, если мне нравятся несколько парней, я должна выбирать из них самого бедного? Я что, дура?
Они посмотрели друг на друга, а потом вдруг обнялись.
– Поплывешь со мной на корабле? – спрашивала Вика, не выпуская подругу из объятий.
– Поплыву.
Вика почувствовала на щеке что-то мокрое и посмотрела Ане в лицо.
– Ань, ну ты чего! – Лицо Ани было мокрым от слез. – Если не хочешь, пошлём к чёрту и этот корабль, и этого Гришу! Или давай Кирилла Эдуардовича позовём кататься?
– Он не согласится. – Аня вытирала глаза маленьким носовым платочком, который достала из своей сумки. – Посмотри, тушь сильно размазалась?
– Привет, Кирюха! Ты где?! – Кирилл Эдуардович услышал из телефона совершенно пьяный голос своего студенческого друга.
– Привет, Миша! С тобой всё нормально?
– Со мной всё восхитительно! Нам надо срочно встретиться! Я могу приехать через полчаса!
Почти у каждого есть увлечения, которые кажутся интереснее и важнее всех остальных занятий. Кто-то ездит на рыбалку, радуясь пойманной щуке и временной свободе от семьи, другие собирают старые пластинки и наслаждаются плохим качеством звука. Миша был словоманом. Больше всего на свете он любил поговорить, и, возможно, это занятие даже было смыслом всей его жизни. Особенно откровенно это неудержимое желание проявлялось в минуты алкогольной эйфории, когда мир казался не таким враждебным, а собственная жизнь не такой бессмысленной.
В эти минуты Михаил перерождался в языкастого оратора, способного говорить часами. Он виртуозно жонглировал словами, перекидывая их с одной темы на другую, затем на третью, потом опять возвращался к первой и перепрыгивал в десятую. Единственным недостатком этого совершенно безобидного хобби являлось обязательное присутствие слушателя, который должен был иногда подбрасывать в топку монолога короткие фразы.
Постепенно, с возрастанием выпитых кружек, рюмок, бокалов разговоры эти теряли уже всякий смысл и логику повествования. Но это было не важно! Главное, что раскрученный поток возбуждённых слов продолжал очищать сознание от комплексов, страхов, протухших желаний и доставлял настоящее, ни с чем не сравнимое наслаждение.
В юности, когда такие откровенные разговоры казались почти таинством, у Миши было полно собеседников. Но с годами их становилось всё меньше, потому что многое было сказано, а повторяться не хотелось. И в конце концов, в его жизни почти не осталось людей, готовых регулярно впитывать в себя чужие, не очень нужные и совершенно бесполезные исповеди.
Но желание выговориться от этого не пропадало, а даже наоборот, зудело ещё нестерпимее, потому что болтология, в которой Михаил был профессором, заменяла собой уже почти все остальные интересы. Миша жил один и не мог пропагандировать свой талант среди близких. И всё чаще он искал одноразовых слушателей. Его жертвами становились бармены, случайные знакомые за поздними столиками ресторанов, таксисты, которые не могли бросить руль и выскочить на ходу, легкодоступные женщины, интимная связь с которыми в основном и сводилась к разговорам.
Такие словоизлияния нередко заканчивались печально, потому что некоторые собеседники, видя доверчивое состояние Мишиной души, с радостью ему поддакивали и даже принимали его угощения, а затем, когда Михаил уже совсем терял связь с окружающей реальностью, обворовывали, а иногда даже избивали. Просто так, ради гнусной забавы.
На следующий день, опять возвращаясь в надоевшую жизнь, Миша раскаивался, ненавидел себя и клялся: больше никогда! Но совсем скоро стремление выговориться обязательно брало верх над здравым смыслом, и всё повторялось сначала.
В студенческие
