На память милой Стефе - Маша Трауб
– Наверняка это ошибка. Тебя с кем-то перепутали. Не стала бы на это рассчитывать, – заявила тогда моя матушка.
Ну, так было всегда, так что я не особо огорчился. Когда я поступил в московский университет на бюджет, мама тоже считала, что меня скоро оттуда непременно отчислят, когда разберутся, что бюджетное место предназначено для другого студента. Я решил позвонить Лее.
– Простите, пожалуйста, что беспокою. Хозяин квартиры мне ответил! И прислал гонорар! Это точно не ошибка? – продолжал кричать я.
– Это Саул. Он не верит собственному счастью, бедный мальчик, – сказала Лея, видимо, Жану.
– Саул, мальчик! Ты это заслужил! Сейчас положи трубку и не мешай моей счастливой семейной жизни, и тогда я завтра лично привезу тебе паштет и лучшее рагу из говядины! Еще привезу цыпленка! Ты никогда не ел такого цыпленка! Я делаю такой маринад, что ко мне очередь выстраивается! – закричал в трубку Жан.
– Ты сейчас хочешь маринад и цыпленка обсудить? – возмутилась Лея. – Дай мне трубку! Саул, дорогой, давай ты уже немножко в себя поверишь и дашь мне возможность проверить, сделала я ошибку или нет, снова связавшись с этим ужасным эгоистом! Да, я тебя имею в виду, незачем оглядываться! – крикнула она Жану.
– О, что за женщина! Как я по тебе скучал! – воскликнул Жан.
Я предпочел отключиться. Принял душ, лег в кровать, но сна все равно не было ни в одном глазу. Ну и, говоря откровенно, гонорар всегда является сильной мотивацией в работе. К тому же Александр не сообщил, как часто я буду его получать – раз в месяц, за каждую коробку, за каждый отчет?
Я чувствовал, что до главного так и не добрался. И меня это мучило. Письма, я помнил, Лея говорила – хозяина больше всего интересуют письма. Но все же решил действовать, как запланировал. Коробка за коробкой. Не спешить.
…Я встал и принялся разбирать следующую коробку. В ней хранились елочные игрушки. Сверху лежали те, что обычно ставят под елкой – Дед Мороз в изрядно помятом кафтане и с отломанным посохом. И Снегурочка с поплывшим макияжем. Остальные игрушки мне были знакомы – дирижабль из серебряной бумаги, фрукты – баклажан, клубничка. Снеговик на прищепке, клоун тоже на прищепке. Обычные игрушки советского детства. В этой же коробке лежала и коробка поменьше с железной дорогой. Видимо, новогодний подарок. Я ее собрал и завел. Поезд поехал. О такой дороге в детстве я мог только мечтать. Мама говорила, что это слишком дорого и бессмысленная трата денег – смотреть, как поезд ездит по кругу. Она считала, что поезд должен иметь другой путь. Однажды, кажется, я учился во втором классе, мама пообещала, что подарит мне такую дорогу с паровозом и настоящими вагонами. Если окончу год без четверок, на отлично. Но обещания она не сдержала, хотя мне даже грамоту в школе на торжественной линейке вручили – за отличное окончание учебного года и прочие успехи. Я ждал подарка, но, как всегда, получил новую шапку и ботинки. Напомнить маме про подарок так и не посмел. Ту шапку и ботинки так ни разу и не надел. В знак протеста. Мама не заметила, что я хожу в старых вещах, а новые лежат в коробках в коридоре. И вот теперь я сидел и смотрел на паровоз, который наматывал круги.
Не удержавшись, написал Александру про железную дорогу и про то, как мечтал о такой же.
«Это был подарок не от мамы. И не от отца. Поэтому я ее ни разу не завел», – ответил он.
И тогда я понял, что обиды на родителей не проходят с возрастом. Корил себя, что уже вроде как взрослый, а так и не смог простить отца, ушедшего из семьи и счастливо жившего в новой. Не смог простить ему рождение новых детей, которые будут знать, что такое отцовская любовь. Не смог простить маму, винившую всех вокруг, включая меня, в предательстве мужа. Выходит, дело не в возрасте. Александр был уже совсем пожилым человеком, но все еще помнил детские обиды. Принять подарок от неизвестного поклонника матери он в детстве так и не смог, а помнил об этом, получается, всю жизнь.
Письма лежали в следующей коробке. Их было много, и они валялись беспорядочной кучей. Никаких стопок, перетянутых атласной лентой. Некоторые измялись так, что их невозможно было не то что прочесть, но и развернуть. Казалось, они вовсе не были ценными, но почему-то хранились. Я развернул некоторые, взятые наобум. Писал мужчина. Он называл матушку Александра Стефанией и обращался к ней «моя любимая, моя дорогая, моя бесценная».
У меня закружилась голова, и я решил отложить письма на следующий день, даже на послезавтра. В конце концов, имел в запасе еще две недели до следующего отчета. Я уснул с мутной головой. Всю ночь снились кошмары, будто я раскапываю могилы на кладбище.
…Утром проснулся от звонка матери моего самого нерадивого ученика. Семья давно жила во Франции, но мама хотела, чтобы ребенок знал русский язык, литературу и историю. Андрей, мой ученик, не понимал, на кой черт ему сдались Обломов и Гончаров. Разницы он не видел и не хотел. Я отчаялся ему это объяснить. Но его маман упорно желала, чтобы сын сдал ЕГЭ в Москве, и непременно литературу. Я уже, с согласия Андрея, несколько раз от него отказывался, но мама настаивала, повышая мой гонорар. Занятия оплачивал отец Андрея, которого я никогда не видел и не слышал. Мальчик как-то признался, что тоже отца давно не видел и не слышал.
– Сделайте хоть что-нибудь, – молила Мария, мама Андрея.
Я уж подумал, что я лучший преподаватель из тех, кто был у Андрея, но Мария быстро вернула меня на землю:
– Кроме вас, мы никого не можем найти! Остальные только в Ницце или Париже! А Андрюша не хочет заниматься онлайн! Я заплачу двойной гонорар. Андрюшу привезу
