Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур
– Ч-что в ит-тоге? – разозлился младший брат.
– В итоге я докурю его, и мне ничего не будет. А если ты вдруг его докуришь – ты умрешь.
Илья психанул, выпустил пар из носа, как разъяренный бык, топнул кедом-копытом по асфальту, и в бешенстве схватив с земли бычок, засунул себе в рот.
– Ут-ткнулся? – спросил он после того, как клуб серого дыма повис в прогретом майском воздухе.
– Вот щаз ты мужик! – похвалил Родька. – Вот так и надо себя тренировать. Дай затяжечку.
– От-твали, – фыркнул Илья, – это мой т-трофей.
В общаге братьям ничего не обломилось. Девчонки готовились к сессии и идею разврата с малолетками восприняли равнодушно. Илюша с Родионом помотались по комнатам, доели остатки вермишелевого супа и были посланы подальше. Вернулись домой несолоно хлебавши. Царевна-Лебедь посмотрела на своего названого мужа с презрением и, как ему показалось, разочарованно вздохнула.
Через пару недель на внутренней стороне щеки у Илюши появился небольшой плотный бугорок. Он постоянно трогал его языком и полоскал рот разведенной настойкой календулы. Но шишка росла, и вскоре Илюшино лицо неприятно округлилось: лимфоузлы за ухом и под нижней челюстью распухли и сильно болели, температура не сбивалась аспирином. Илья уже не мог изображать благополучие и пожаловался маме. Софья Михайловна отвела его сначала к стоматологу, а потом к ухо-горло-носу. Лор покачал головой, отозвал ее в сторонку и, не разжимая зубов, произнес:
– Сводите-ка его к венерологу, мамаша. У меня нехорошее предчувствие.
В районном кожвендиспансере была огромная очередь. Среди бывалых мужиков и потертых женщин Илюша с мамой выглядели крахмальными салфетками, случайно оброненными в грязную лужу. На них таращились и сально улыбались. Наконец разбитной врач лет тридцати пригласил в кабинет. Осмотрел Илюшин рот, взял мазок и, подписывая направление на кровь, лукаво подмигнул Илье:
– Что-с, молодой человек, оральный секс практикуете?
– Типун вам на язык, – вскинулась Софья Михайловна, – что вы такое несете, он же еще ребенок!
– Типун на языке мне не нужен, а вот у вашего сына во рту твердый шанкр в хорошей такой стадии. И ребенок он только для вас, а по факту – сформировавшийся мужчина. Сейчас получим результаты крови и начнем лечиться от сифилиса.
Софья Михайловна побелела и, глядя в одну точку, стала медленно сползать со стула на дешевый линолеум. Врач успел подскочить до того, как она коснулась пола, схватил под мышки и начал хлестать по щекам.
– Держи ее, – приказал он Илюше, а сам бросился за нашатырем.
Когда Софью Михайловну привели в чувство, сын обнял ее и, прорываясь сквозь потрясение, закудахтал:
– Эт-то не то, что ты п-подумала. Я п-просто д-докурил бы-бычок за одним з-зэком. В-вот и в-все!
– Вот видите, – обрадовался венеролог, – а вы, мамаша, расстраивались!
– Ты докурил бычок? – взорвалась мама. – С твоим иммунитетом? С твоими вечными болезнями? Как тебе в голову могло прийти?
– Н-ну, я н-на спор. С Р-родькой. Д-делов-то!
– Прэлэстно, раз за зэком, значит, сдадите кровь еще на девять инфекций. – Доктор, веселый и возбужденный, протянул Илюше длинный листок со штампом внизу: – Удачи вам, спорщик!
Помимо сифилиса, из девяти инфекций у Ильи обнаружили четыре. Одна из них – какие-то особо злые стафилококки – дала страшное осложнение – инфекционный эндокардит, воспаление клапанов сердца. Илюша стал неподвижным, страдал одышкой, не мог самостоятельно подняться в туалет. Он лежал в больнице под капельницами с антибиотиками и тихо умирал. Дома папа орал на Родиона, как подстреленный слон.
– Как ты мог? Вы же братья, вы – одной крови! Ты не понимал, что убиваешь его? Убиваешь маму! С момента появления Ильи она потеряла все! Сон, покой, работу! Ты знаешь, что мама – талантливый врач? Что ей предлагали возглавить отделение? Что она раньше любила играть в волейбол, любила путешествовать, меня любила, наконец! – ревел отец. – С твоим рождением, а затем Илюши, она лишилась всего. Она отдала себя вам без остатка! Она стала вашим придатком, вечно лечащим, вечно решающим ваши проблемы! Я потерял любимую женщину!
Родион каялся. Он и вправду чувствовал себя виноватым. А папа не мог остановиться.
– Больше ни копейки не получишь, никакой поддержки! Хотел в медицинский поступать? Никакого блата! Провалишься, пойдешь в армию! А сейчас уйди с глаз моих, видеть тебя не могу!
Родька с тяжелым сердцем поплелся в больницу к брату. Илюша, зеленый, распластанный, как огурец под гусеницей трактора, тупо смотрел в потолок.
– Да, влип ты, дружище, – взял его за руку Родион.
– Н-не то с-слово.
– Лучше бы я тот чертов бычок докурил.
– Л-лучше бы, – согласился Илья.
– Поступлю в медицинский, стану кардиологом и вылечу тебя, обещаю!
– Д-давай б-быстрее, – безнадежно ответил Илюша.
– Ты только держись, не угасай.
– Л-ладно…
– Это… – Родион замялся и набрал в легкие воздуха, – я люблю тебя.
– Я т-тоже, – слабо улыбнулся Илюша, сжав пальцами огромный Родькин кулак.
– Мы ведь одной крови, отец прав.
– Одной…
К всеобщему удивлению, этим же летом Родион сдал экзамены на «отлично» и был зачислен на лечебный факультет медицинского института. К всеобщему удивлению, Илюша стал поправляться и в своем желании жить назло, вопреки пробил желтым одуванчиком монолитный бетон тяжелой болезни. В первый день после выписки из клиники отец отвез его на озеро в загородном парке. Травянистый пляж возле лягушачьего водоема был заполнен загорающими и с высоты птичьего полета напоминал пэчворк-ковер из подстилок, полотенец, циновок и возлежащих на них голых тел. Вода кишела головастиками и купальщиками в пропорции один к одному. Илюша разделся до синих трусов, которые стали ему велики и парусами развевались на остове из костей, слегка завуалированных прозрачной кожей. Трусы метались по ветру, издавая свистящий сигнал SOS и пугая женщин полным отсутствием в них хоть какого-нибудь содержимого. Вместе с выпученными глазами и голубыми синяками, доходившими до середины щек, вместе с лиловыми кровоподтеками вдоль всех вен от сгибов локтей до запястий, вместе с пробоиной пупка, зияющей сквозь спину, он вызывал у людей чувство брезгливого сострадания. Об него обжигались взглядами и отводили глаза. Но Илюша этого не замечал. Он был в эйфории. Людская толпа, ранее раздражавшая его, вызывала умиление. Худой дядька, растворившись в любви, купал свою жирненькую дочурку. Подростки, выпендриваясь перед всем миром, играли в пляжный волейбол. Корявый мужик по пояс в воде ставил на свои плечи гуттаперчевую девчушку, и она ныряла с него, дразня весь пляж атласными изгибами своего совершенства. Илюша щупал голыми ступнями влажную траву, впитывал через открытые поры шум, смех, гогот вперемешку с матом, втягивал носом смолу запекшихся на солнце сосен и ликовал: здесь не пахло смертью, как в палате, здесь ее не было в принципе,
