Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур
– Па, я т-так же хочу, к-как они, – прошептал завороженный Илюша.
– Так в чем проблема? – спокойно ответил отец. – Запишись в школу ДОСААФ и учись. Пойдешь по моим стопам. Я же тоже военную карьеру начинал с этого.
Илюша обнял отца стрекозьими ручками и поднял кепку с глаз.
– Р-родька будет с-смеяться.
– А ты не говори ему. И маме ничего не говори. Твоя жизнь – это твои решения. А другие пусть узнают о них уже по факту.
* * *
Почерневшая от Илюшиных болезней Софья Михайловна четыре месяца жила спокойно. А потом по факту узнала, что младший сын прыгает с парашютом, что после окончания школы высшее образование получать не собирается и что поедет в Афган добивать душманов.
– Ты не знаешь, коммунистов пускают в церковь? – обреченно спросила мужа Софья Михайловна. – Я хочу помолиться.
– Да черт с ним, пускай делает что хочет! – вскипел папа. – Если он выжил сейчас, выживет и в Афганистане. А вот тебя я не позволю ему уничтожить.
Глава 16. Наколка
Софья Михайловна все же отмолила сыночка. В мае 1988-го начался вывод советских войск из Афганистана. Илюша разозлился, но все равно после школы решил идти служить в ВДВ. Пока младший мотался на аэродром школы ДОСААФ, набирая количество прыжков, старший, как и все лекари-первокурсники, чувствовал себя медицинским богом. Он ставил диагнозы направо и налево, видел наперед исход любой болезни, умничал, сыпал терминами и рассказывал страшилки про трупы, которые они препарировали. Как и у большинства студентов, его целью было собрать дома полноценный скелет. Поэтому Родион таскал понемногу костей из анатомички – когда чистых, когда с остатками плоти – и вываривал их в маминой кастрюле.
– Родик, кого ты хочешь удивить? – спрашивал папа, находя в холодильнике бульон с человеческой кистью. – У тебя мать – врач, отец – подполковник в отставке, брат – идиот-нигилист. Зачем эти холодцы, к чему этот трупный запах в доме?
– Не ругай его, – вступалась Софья Михайловна. – Настоящий медик должен чувствовать каждое сухожилие, каждую мышцу. Пусть даже в виде отварного мяса. Через это нужно пройти.
К первой сессии Родион выбил у себя на груди группу крови и резус фактор I Rh+. Илюша, увидев у брата синюю наколку в виде молнии и каких-то мистических знаков и цифр, поднял бровь:
– В-врачебные п-понты?
– Если тебя обнаружат без сознания и документов на поле боя, это станет главной информацией для твоих спасателей, – объяснил Родион.
На следующий день Илюша пришел домой и гордо распахнул рубашку. Над левым соском в отекшем и покрасневшем от иглы треугольнике красовалась идентичная татуировка I Rh+.
– Надеюсь, у тебя не начнется гангрена от этой набойки, – поддел Родик, – а то, как всегда, скажут, это я тебя вынудил сделать гадость.
Илюша проигнорировал его слова и повернулся худой голой грудью к врубелевской Тамарке:
– Ну к-как?
Она снова посмотрела на него печальными глазами и, казалось, покачала головой:
– Какой же ты дурак…
Укурки из «Аэросмита» тоже обдали Илюшу волной неодобрения. Повернувшись к ним лицом, он поджал губы и вздернул подбородок: «Вас вообще никто не спрашивал!» Илья, конечно же, поплатился. В отличие от Родиона, на котором татуха зажила за три дня и своим расположением подчеркивала развитую грудную мускулатуру, у Илюши начался сепсис, наколка разбухла, воспалилась, поплыла на сосок и выглядела как ободранная наклейка на водочной бутылке, какие они сдавали с бабой Катей по двадцать копеек за штуку. Но, как выяснилось позже, Царевна-Лебедь со своими друганами из «Аэросмита» переживали совсем по другому поводу.
* * *
Еще одним запомнившимся событием тех лет стала встреча со странным мужиком, который появился в их дворе ранней осенью. Родька с Илюшей сидели на металлической ограде газона и флегматично курили. Старший разжился пачкой «Родопи», на которую, как муха на покойника, тут же прилетел участковый Виталя, ставший к тому времени капитаном.
– Угостите, пацаны? – Он дружески присел рядом на пустой ящик из-под лимонада «Буратино». В соседнем продуктовом они стояли пирамидами, и каждый брал для хозяйственных нужд сколько хотел.
– Конечно! – Родька протянул белую пачку с коричневым гербом.
– Фарца «Мальборо» за трояк предлагает. Настоящий, американский, – сказал Виталя.
– Неее, дорого, – вздохнул Родион.
– Изумительный вкус, – Виталя причмокнул языком, – не то что кишиневский.
– Я даже не пробовал, – признался Илья.
– Какие твои годы! Вот я однажды… – Виталя приготовился рассказать какую-то байку из своего героического прошлого, но его перебил плечистый мужик в коричневом костюме, выросший как из-под земли.
– Извиняюсь, товарищ капитан, кто живет в сорок первой квартире, во-он в том подъезде?
– С какой целью интересуетесь, гражданин? – Виталя включил начальника.
– Я ищу Корзинкину Злату Петровну. Есть информация, что она проживает по этому адресу. Второй день звоню в дверь, никто не открывает. Специально приехал сюда из Архангельской области, на вокзале ночую. Игнатов Петр Петрович, – мужик снял стремные солнцезащитные очки и спешно полез в портфель за паспортом.
– А кто вы будете гражданке Корзинкиной? – спросил Виталя, рассматривая фото в документе.
– Я – отец ее родной. Она померла, мне сказали, а за ней квартира числится. Детей у нее нет, я – первый наследник.
Илюше мужик сразу не понравился. Плечистому было не больше сорока, с деревенским говорком, какими-то неприятными ужимками, попахивающий несвежим бельем и гнилыми прокуренными потрохами.
– А где ж вы были, когда она померла? – сурово спросил Виталя.
– Да не общались мы, в разных городах жили, – залебезил Петр Петрович.
– Значит, пока была жива, не общались, а как умерла, так квартира понадобилась?
– Ну так я ж отец! Кому ж еще квартира должна перейти?
Виталя посмотрел на него презрительно:
– Не проживала здесь никогда никакая Корзинкина. Сейчас живет семья Семенковых, не звоните им, они с дачи не вернулись. А раньше квартира принадлежала Полуэктовой Анне Ивановне. Она в данный момент на попечении государства находится.
