Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном - Евгений Германович Водолазкин
— Не хотите исполнить свой гражданский долг? — дружелюбно осведомляется мужчина.
Чеев не очень хочет, но зачем-то говорит:
— Хочу. Только я тороплюсь.
— Да это минут на пятнадцать, не больше.
Чеев никогда не бывал в полиции, да чего уж там, его никогда и для проверки документов не останавливали. В связи с этим между ним и полицейским сразу устанавливается дружелюбная атмосфера взаимного любопытства и связанности общим делом служения государству. Правда, Чееву приходится оглядываться на работника органов, потому что тот идет позади и подсказывает, куда идти.
— И где вы только так уделались? — между делом спрашивает полицейский. — По сугробам лазили, что ли?
— Да буквально только что машину попросили толкнуть, — объясняет Чеев вязаным оленьим рогам, не в силах оторвать от них взгляд каждый раз, когда они оказываются в поле его зрения.
— А-а, то-то от вас бензином несет за версту, — понимает полицейский и отчего-то как будто становится спокойнее, чем прежде.
Представление об околотках у Чеева чисто телевизионное и киношное. По «Майору Грому», которого он смотрел сам, по «Следу» и последним сезонам «Тайн следствия», которые смотрит мама. В реальности всё несколько иначе. Помещение смахивает на убранство здания, где находится его редакция, только похуже. К примеру, кафель на полу такой же выщербленный, дырявый линолеум лежит похожими волнами, стены выкрашены масляной краской, разве что в редакции висят кашпо с цветочными горшками, откуда, в свою очередь, свисают листья неведомых Чееву растений, а в полицейском участке цветов нет.
Кабинет, куда приводят Чеева, мало отличается от коридоров. Первое, что бросается Чееву в глаза, — шкаф, на котором лежат сланцы и болотные сапоги. В углу расположен собранный мангал, с по-дружески привалившимся к нему полупустым бумажным мешком березовых углей. С гардины свисает штора, желтенькая, как фильтр выкуренной сигареты. Подоконник завален бумажными папками такого же цвета, поверх папок лежат чистенькие, даже лоснящиеся, чугунные гантели, такие же, которыми балуется папа, — 16 кг каждая.
В остальном — ничего необычного: компьютеры, принтеры, чем-то похоже на бухгалтерию. А! Вот чем: бледно цветущий кактус перед монитором такой же, жаба на удачу и фигурка того, кого Чеев считает Буддой, совсем как у бухгалтерши в закутке.
Что до мира одушевленного, то он состоит из двух полицейских, наверное оперов, еще одного понятого и мрачного гражданина в наручниках, обреченно разглядывающего свои белоснежные тренировочные штаны и белоснежные кроссовки. Вообще, среди всех присутствующих арестант одет с виду приличнее всех, да и побрит и пострижен тоже ничего так. Тут начинается опись его имущества, и оказывается, что он, похоже, на данный момент еще и самый богатый из всех, волею судьбы набившихся в кабинет. При нем оказывается три с чем-то тысячи долларов купюрами по пятьдесят.
Чееву становится грустно, ведь сесть некуда, а номера купюр принимаются переписывать не сказать что торопясь. Этим занимается только один полицейский, а второй то приходит, то уходит, когда его телефон принимается играть очередную мелодию из «Ла-Ла Ленда», которые поставлены у него вместо звонков с разных номеров. Кроме всего прочего — жарко. Чеев и другой понятой уже расстегнулись как могли, но не помогло. Чувство духоты происходит еще и из-за того, что про такую задержку в участке можно было догадаться. Из заявленных ранее пятнадцати минут только десять занял путь по дворам. Еще на улице у Чеева имелась возможность сказать, что он опаздывает, тем более так оно на самом деле и есть. А теперь уже как будто поздно давать заднюю, когда часть серий и номеров купюр уже переписана.
Два часа проводит полицейский над деньгами, но это еще не все, приходит очередь паспортов и согласия на обработку персональных данных. К этому времени Чеев находится уже в меланхолическом состоянии, словно проникшись им от изначально находившихся в светлой грусти задержанного и одного из полицейских. В противоположность им — сотрудник, что приволок сюда Чеева, в какой-то момент появившийся с ним, этот второй в форме. Эти двое, даже когда неподвижно стоят над душой спокойного коллеги, будят внутри Чеева картинки коней, грызущих удила. Из-за такой разницы настроений и темпераментов в кабинетике происходит непрерывное течение неясной энергии типа ци, которую Чеев, не веря в нее, все же ощущает. Если закрывает глаза, то ему мерещится гудение воздуха, как возле трансформаторной будки.
И даже вышедши на свежий воздух, Чеев еще под впечатлением от неожиданной экскурсии. Морально выжат, притом что на него и не давили вовсе, но искра в нем тоже есть, будто в накопившем статического электричества шерстяном свитере. Чеев еще не теряет надежды успеть сфотографировать областное селебрити.
Он знает, как все происходит у него в городе, вряд ли здесь по-другому. Сначала долго съезжаются люди, ведущие себя как знаменитости, сдвигая начало на час-полтора. Выступление хора очень похожих друг на друга детей. Струнный квартет из серьезных музыкантов, создающих впечатление тройной грусти: над инструментами, печальной классической композицией и собственной жизнью. И вот объявление победителей, после чего общение. Последнее затягивается допоздна.
Однако строение, заявленное местом раздачи слонов, уже напоминает ночник. Внутри еще теплится свет, но снаружи не видно курящих поддатых людей в костюмах-тройках и вечерних платьях. Разве что неподалеку тусит молодежь, обсуждая, куда пойти дальше. С упавшим сердцем Чеев приближается к ним и спрашивает насчет вечеринки деятелей театра.
— Так всё, — говорит самый высокий из них. — А вам чего?
Чеев, не скрывая досады, объясняет ему, в чем дело. На спросившем надеты штиблеты, единственное точно подходящее определение которым «лихие», они выглядят так, будто много пережили, словно старше своего хозяина раза в четыре, вот-вот развалятся, но есть в них что-то от расхристанного соседа, который оказывается, к примеру, художником, и это обнаруживается во время репортажа с его выставки. На бритой голове собеседника татуировка — роза ветров, навроде тех, что набивают себе воры на коленных чашечках в знак того, что ничто и никто не в силах поставить их на колени. Что символизирует в таком случае звезда на макушке человека, который находится перед Чеевым, даже представить страшно, но человек этот вполне себе внушает доверие.
— Пойдем с нами, — сочувственно приглашают Чеева, и он соглашается.
Компания оказывается в полуподвальном помещении, внизу которого еще одно, видимо, подвальное, там они и располагаются. Все заказывают алкоголь, но Чеев не решается и берет чай. Новые знакомые вроде бы говорят о своем (Чеев не вникает о чем, он погружен в невеселые мысли о
