Горошины - Эдуард Дипнер
– Уважаемый! – О, я знал толк в восточном этикете! – Уважаемый, я, видите ли, не местный. Не составит ли Вам труда указать мне путь к паромной переправе?
– Десять рублей, – живо откликнулся Бюль- Бюль-оглы. – Десять рублей, и я выведу! Вас! На бакинскую! Паромную пристань!
Десять рублей показались мне слишком, и мы поторговались. Какой Восток без торга! Сошлись на семи, и уважаемый Бюльбюльоглы взгромоздился на командорское сидение. Жена кое-как втиснулась на заднее, потеснив Сережку вместе с остальными пассажирами.
– Только деньги вперед, – сказал Бюль-Бюль-оглы. – В смысле, знаем мы вас жуликов-русских!
Я проехал около пятидесяти метров, как мой дорого оплаченный провожатый широким, благородным жестом показал вправо, на узкий, неприметный проулок.
– Сворачивайте вот сюда, и там сразу будет причал. – И гордо вышел из машины.
Так тебе и нужно, обалдуй, – подумал я. – Всем веришь, и Атласу лживому, и людям незнакомым.
Мы пересели Каспийское море, щедро покрывшее крышу моей машины сверкающей на солнце коркой морской соли. Мы проехали знойный Туркменистан, настолько знойный, что ехать днем было невозможно: пятьдесят пять градусов в тени! Хотя, какая тень? В пустыне Кара Кум нет тени днем, и мы ехали ночью, группами по четыре-пять машин, на всякий безопасный случай – нам опасливо говорили попутчики, знающие люди, что оказывается, не все басмачи были перебиты Буденным, их потомки живут в каракумских песках и ночами выходят из песков – мстить за Буденного.
От близкого и такого знакомого Узбекистана нас отделяла только паромная переправа через Аму Дарью в Чарджоу. Об этой переправе знающие попутчики говорили с придыханием и опаской. Кого вздумали пугать паромной переправой! Я уже дважды переправлялся – через реку Белую в Башкирии и чрез Каспий!
К паромной переправе я подъехал вечером. Эта переправа, действительно, внушала уважение. Берег Аму Дарьи – до него было около сотни метров, был – месиво желтого песка, полого спускавшегося к реке, широкой, несущей свои воды в пустыню. На площадке перед песком уже скопилась полусотня машин, фронтом в два ряда, как перед штурмом. Парома не было, он ночевал на том, узбекском берегу, и рано утром, пустой, должен был причалить к туркменскому берегу. Мне объяснили правила этой увлекательной игры:
– паром берет только двадцать машин и совершает три-четыре рейса в день. С учетом непрерывно подъезжающих машин, добрая половина останется на следующую ночь.
– въезжать на песок категорически запрещает басмач-туркмен в черной мохнатой папахе-тельпеке, с винтовкой на плече. Он и подаст команду «старт», когда причалит паром.
Мне удалось пробраться и занять место на самом левом фланге фронта. Я спал плохо, мне снились басмачи на аргамаках, несущиеся навстречу моей шестерке и норовящие разрубить ее кривыми саблями. Я атаковал их с левого фланга…
Лагерь пробудился рано утром. За ночь подошли еще машины, и вся площадь была заполнена густо, в четыре ряда. Причалил паром, опустив мостки-сходни на песок. Паром был не загружен, сидел в воде высоко, и мостки вздымались круто. Мне вспомнилось, что в годы моей службы я взбирался на тридцатьчетверке на железнодорожную платформу по такому же мостку. Басмач снял с плеча винтовку, поднял одной рукой в воздух. Старт! Как в гонке Формула-1. Взревели моторы, и строй двинулся вперед, взметая колесами песок. Вперед вырвался красный Москвич, но заглох на подъеме, застопорив все движение, его оттащили, и на борт парома вскарабкался первым черный бандитский вездеход. Я успешно атаковал в обход, с левого фланга, но сосед справа – зеленый запорожец нахально старался преградить мне путь к причалу. И тогда! Моя жена! Хрупкая женщина! Выскочила из машины, растопырила руки перед запорожцем! И он сдался. Не стал давить женщину. У меня уже был большой опыт езды по советским дорогам. Я шел на второй, на малом газу. Те, кто нажимали на газ на первой, застревали в песке по ступицу. А я пробился. В числе последних, когда паром уже погрузился в воду, и мостик стал горизонтально.
Мы успешно доехали до дома, полные впечатлений и восторгов. Только на моих инженерных ладонях наросли мозоли от руля-баранки. Как у труженика.
СОЧТЕМСЯ ГОДАМИ
Знатоки человеческих душ писатели и знатоки человеческих пороков психологи утверждают, что супруги, находящиеся в браке, с годами становятся похожими друг на друга – одинаковый темп жизни, одинаковые привычки. Одинаковое выражение лиц. Даже в одежде у них устанавливается одинаковый стиль. Годами они толкутся на общей кухне, в общей спальне, вольно или невольно подчиняя свои мысли и повадки привычкам супруга. А может быть, выбирая себе спутника в жизни, люди подсознательно ищут родственное, близкое существо, дабы совместная жизнь не превратилась в поле брани? У меня лично все совсем иначе. Трудно найти двух людей, менее похожих друг на друга, чем я и моя жена Светлана. Мой рост метр девяносто, у Светы – на тридцать сантиметров меньше. Я длинный, тощий и неулыбчивый блондин с явно нерусской внешностью. Когда я бываю заграницей, в Испании или в Турции, меня принимают за скандинава. Во мне, действительно, текут капли крови моей прабабушки-шведки и моего деда-немца. Светлана – знойная южанка, в ней слились украинское и греческое начала, и ее принимают то за гречанку, то за еврейку, и даже один раз приняли за казашку. Я по натуре жаворонок, встаю с постели чуть свет, полный энергии и желания что-нибудь делать, куда-нибудь бежать, зато к девяти часам вечера я превращаюсь бесформенное существо, не способное на какие-то действия и мечтающее только о постели. Моя Света просыпается к действию только к десяти часам утра, и пик активности у нее приходится на эти
