Не знаю - Екатерина Владимировна Чиркова
Двадцать девять. Лицо у трупа было желтое и угловатое. Холод лба – потусторонний, мертвецкий, ни с чем не сравнимый холод. В тот день я в первый и единственный раз в своей жизни упилась водки. Что было бы со мной, если бы он остался жив? Что было бы с ним, если бы мы не встретились?
Как-то он приснился мне – с красными тюльпанами в руках.
* * *
Вернуться в родительский дом после многих лет взрослой жизни – это как родиться обратно, как войти в ту же реку, как оказаться действующим лицом собственного дежавю, как провалиться в щель небытия между прошлым и будущим.
Дача. Туда отвези мешки с барахлом и мусором – мать все зарывала в землю на участке, о чем потом говорила: «Я эту землю создала собственными руками». Картофельные очистки, остатки продуктов, тряпки – для перегноя, консервные банки – для дренажа, яичную скорлупу – для кальция. Назад отвези, опять же, мешки с барахлом и мусором, барахло в стирку, мусор – тот, что нельзя закопать, – в помойку.
О благоустройстве дачи можно писать отдельный роман, ну как минимум трактат. Чего стоит мебель, перевезенная из бабушкиной квартиры в московскую, а оттуда – на дачу.
– Лёлечка, ну какого он, шкаф этот, размера, ты можешь померить? Мне же нужно понимать, какую машину заказывать.
– Слушай, ну вот… ну раскинь руки – вот такого он размера.
II
КРЫЛЬЯ и ДЖУНГЛИ
Анна
2021 г., Москва – 2005–2008 гг., Олюдениз (Турция), Лима, Паракас, Арекипа, оз. Титикака, Икитос, Куско (Перу)
На маршруте «дача – Москва, центр» пробки стояли прочные. Томясь в одной из них – ах, это состояние, когда уже теряешь ориентацию во времени и пространстве, – я вдруг различила в темнеющем сиреневом небе… фонарик? Кажется, совсем близко, над головой, вернее, над крышей автомобиля. Еще один… Треугольники крыльев, человеческие фигуры под ними. Я смотрела зачарованно, как они парили, бесшумно (на самом деле – нет, эти конкретно были дельтапланами с жужжащими моторами, но я об этом узнала уже потом, а из машины было не слышно). Из железной коробки автомобиля, стиснутого другими такими же коробками, они казались мне ангелами, почти миражом. Поиск в интернете: «кто летает над Рижским шоссе», «полеты Подмосковье», «крылатые существа на Ригой» – ничего не дал. Но я запомнила. И через несколько месяцев снова поискала, потом еще… и, наконец, нашла. Так начались мои парапланы.
Ничто не может сравниться с этим ощущением – полета. Небо, звук ветра, чувство воздуха и чистого пространства. И больше – ни-че-го. Полная свобода. Иллюзия? Пусть…
Закончились вся эта крылатая романтика интересной историей. Я, считай, собственными руками сломала себе хребет. На параплане в горах, в Турции. Приняла, понимаете ли, такое самостоятельное решение – пролететь над вершиной. А оно оказалось неверным, и втемяшилась я со всей дури ногами в ту самую гору. Вот и получается: самостоятельно, по собственному почину и решению сломалась. Результат – лежишь на койке, вроде всё в норме, а шевелиться нельзя. А тут еще турки: «Мы вам наденем корсет», – и приносят эдакую железяку наподобие рыцарских доспехов. Половину этого панциря привязывают спереди – от подбородка по самое не балуйся, а половину сзади – по той же схеме. Сплющивают тебя между двумя этими железками – уже не только не шевельнуться, а и не вздохнуть. В довершение всего приходят турецкие жандармы писать протокол для страховой компании, один из них якобы говорит по-русски. И задает чудный, с искренним удивлением и сочувствием вопрос: «Зачем же вы полетели на параплане?!» Тут задумаешься… Кто ты? Что ты? И зачем ты, правда что, полетела на параплане?.. И надо ли рассматривать переломанный хребет с точки зрения кармы? Или травматологии достаточно?
Снится побег. Под землей мрак – серый камень, редкие лампы, пыль, и кажется, нет воздуха. Шаги звучат торопливо, беспомощно; испуганно, испуганно. Туннель все теснее, все ниже. Камень давит, давит, давит… вот уже ползком протискиваюсь… смерть? Нет, за этой щелью – воздух. Вытаскиваю себя сквозь плоскую щель – прямо к небу. Круглый холм с бурой скудной травой. Сумерки. Звучит воздух. Хлопают, шелестят над головой темные птичьи крылья. Свобода. Свобода?
Куда это меня занесло? Окраины. Низкие кирпичные дома, редкие фонари. Кто-то за спиной… кто-то на темной стороне улицы… холодный пот выступает на лбу, ускоряется шаг, собственная моя тень перебегает торопливо сквозь пятно тусклого фонарного света… Кто-то за спиной… Страх. Страх.
А стоит ли ходить к психологу? Анализировать, кажется, нечего. Некого. Меня-то нет. Растерялась вся – в результате усушки и утруски.
Я жду. Страшно. Но жду свободы. Короткой, ослепительной. Высокой. Полной. Вот.
И снова снится: руками в крыльях тяжело, трудно взмахивать, я разгоняюсь, разбегаюсь изо всех сил, плотный воздух упирается, за мной погоня, вот-вот ухватят, но я отрываюсь, и становится легче, крылья отталкиваются теперь от воздуха, и я поднимаюсь, поднимаюсь… и вот лечу – по-русалочьи, как хвостом, бия ногами по воздуху… выше, выше. Погоня там, внизу, все меньше, мельче… я недосягаема.
Свист воздуха в ушах. Небо навстречу. Я в небе, все прозрачно вокруг. Глубоко в пропасти тюрьма, потемки, тупики, тюремщики. Свобода. Свобода?
Вокруг меня свет и воздух. Смотрю и дышу. Слышу только звук неба – его тихий звон. Зато не слышу рации… Земля, земля – желтая, острая. Зачем я бросаю себя прямо на нее? Я же хочу лететь – выше, дальше, к морю. Смешно – турки бегут с криками «леди, леди!» – не иначе меня ловят… Земля несется на меня… рвется небо с хрустом лопнувшей ткани. И гора влетает в меня молниеносно, так близко, самый крупный план – сухие колючие желтые комья каменистой земной поверхности. Чувство сломанного хребта, как сломанного крыла. Параплан огромным мертвым шелестящим комком ткани притих где-то ниже. Шарю руками-ногами – целы? Интересно, можно на что-то опереться? Вроде целы. Но больше лучше не шарить – предательские комки земли начинают шуршать, сыпаться вниз, кажется, норовят скатиться и утащить за собой. Турки – лица озабоченные, лопочут между собой, втаскивают меня из-под склона на ровное место:
