Мальчики Берджессы - Элизабет Страут
Абдикарим вздрогнул, когда телефон снова зажужжал. Звонил Нахадин Ахмед, брат Аянны.
– Ты слышал? Про демонстрацию узнали активисты «превосходства белых» в Монтане. Пишут про это у себя на сайте.
– А что имам?
– Пошел к полицейским просить, чтобы демонстрацию не проводили. Но его не послушали. Полицейским интересно, что будет.
Абдикарим выключил обогреватель, закрыл кафе, запер дверь и поспешил домой. Там никого не было. Дети ушли в школу, Хавейя – в добровольческую социальную службу, Омад – в больницу, где работал переводчиком. Абдикарим все утро не выходил из комнаты. Шторы на окнах он, как всегда, оставил задернутыми. Не пошел молиться в мечеть. Лежал на кровати, и в душе было темно, как в комнате.
* * *Сьюзан теперь ездила на работу в солнечных очках, даже если с утра было пасмурно. Однажды, вскоре после того как фотография Зака попала в газету, она встала на светофоре у поворота к торговому центру, а ее давнишняя знакомая остановилась на соседней полосе и сделала вид – Сьюзан в этом ничуть не сомневалась! – сделала вид, будто ее не замечает. Тыкала по кнопкам радио, пока не загорелся зеленый. Из Сьюзан будто выкачали воду. Похожее чувство она испытала, когда Стив пришел домой и заявил, что бросает ее.
Теперь, остановившись на перекрестке, глядя прямо перед собой сквозь темные очки и вспоминая приснившийся под утро сон, будто бы она спит на заднем дворе у Чарли Тиббеттса, Сьюзан вдруг вспомнила еще кое-что – как после рождения Зака она была тайно и недолго влюблена в своего гинеколога. Он жил в большом доме в районе Ойстер-Пойнт с четырьмя детьми и женой-домохозяйкой. В Мэне они были приезжими, и когда всей семьей приходили в церковь на рождественскую службу, то напомнали стайку диковинных птиц. Усадив Зака в автокресло, Сьюзан медленно проезжала мимо их дома, так сильно влекло ее к человеку, принявшему у нее роды.
Вспоминая об этом, она не испытывала стыда. Прошло много лет, тот врач уже состарился, и все это словно происходило не с ней, а с кем-то другим. Возможно, будь она помоложе, сейчас она так же каталась бы мимо дома Чарли Тиббеттса, но теперь в ней не осталось жизненных соков. Тягучее, сладкое притяжение жизни исчезло. И все же ей приснилось, как она ночует на заднем дворе Чарли Тиббеттса, и это желание быть с ним рядом ее не удивило. Он боролся за ее сына, а значит, и за нее. Сьюзан не привыкла, чтобы за нее кто-то боролся, и от этого стала уважать Джима еще сильнее. Уолли Пэкер наверняка в него был просто влюблен. Она не знала, продолжают ли они общаться после того, как процесс завершился.
– Нет, – ответил ей Боб, когда Сьюзан позвонила ему с работы. В салоне оптики не было клиентов.
– Разве Джим по нему не скучает?
– Вряд ли.
Волны унижения разошлись внутри нее, словно круги по воде. Ей не хотелось думать, что для Чарли Тиббеттса они с Заком просто работа.
– Джим мне так и не позвонил.
– Ах, Сьюзи, у него же дел по горло. Он играет в гольф. Ты бы видела его на этих курортах! Мы с Пэм однажды ездили с ними на Арубу. Жуть! Бедняга Хелен сидит и зарабатывает себе меланому, а Джим рассекает в зеркальных очках, весь такой крутой… Короче, занят он. Не волнуйся, Чарли Тиббеттс отличный адвокат. Я с ним вчера говорил. Он подал ходатайство о запрете передачи информации и об изменении условий освобождения под залог.
– Я знаю. Он мне объяснил. – Сьюзан ощутила укол глупой ревности. – Скажи, до смены работы, когда ты еще выступал в суде, тебе нравились твои клиенты?
– Ну, некоторые нравились. Хотя в большинстве своем это было отребье. И конечно же, все виновны, но…
– В каком смысле, все виновны?
– Ну, что-то да натворили. Обычно это не первое обвинение в их послужном списке, так что задача адвоката – скостить срок приговора по максимуму. Сама понимаешь.
– А насильника тебе защищать приходилось?
Боб ответил не сразу, и Сьюзан поняла, что его спрашивали об этом уже не раз. Она представила, как на коктейльной вечеринке (Сьюзан не знала, как выглядят коктейльные вечеринки в Нью-Йорке, и потому картинка выходила туманной и похожей на кино) красивая стройная женщина обвиняющим тоном задает Бобу этот вопрос.
– Приходилось.
– А он был виновен?
– Я не спрашивал. Но его посадили, и мне было ничуть не жаль.
– Да?
Сьюзан сама не понимала, отчего у нее навернулись слезы. Точь-в-точь как раньше перед месячными. Ненормальная.
– Его осудили справедливо.
Голос у Боба был усталый и терпеливый. Именно таким тоном с ней разговаривал Стив.
Сьюзан обвела взглядом магазин, и ей вдруг сделалось неуютно, как-то тревожно. Зак виновен. После справедливого суда его могут посадить на год. И суд потребует от нее очень больших расходов. Причем всем – кроме разве что Бобби, да и то вряд ли – будет наплевать.
– Чтобы работать адвокатом в суде, нужны железные нервы, – говорил тем временем Боб. – Тут, в отделе апелляций, мы… Короче, вот у Джима нервы стальные.
– Бобби, я кладу трубку.
В салон вошла группа сомалиек – в длинных просторных одеждах, с замотанными головами, так что открытыми оставались только лица. Сьюзан они тут же показались единым целым, наступающим на нее большим чуждым существом с пятнами темно-красных, синих, зеленых платков и единственным вкраплением веселенького оранжевого. Не было видно даже рук. Зато слышалось негромкое шушуканье нескольких голосов. Потом от общей массы отделилась одна женщина, старая, низенькая и хромая, и присела на стул в углу. Сьюзан начала понимать, зачем они явились. К ней подошла самая младшая из сомалиек – высокая девушка с живым и (удивительно для Сьюзан) красивым лицом. Такое лицо могло быть у американки – высокие скулы, темные глаза. Она протянула очки с отломанной дужкой и, коверкая английские слова, попросила их починить.
Рядом с девушкой встала женщина с более темной кожей. В балахоне ее большая фигура выглядела квадратной, а лицо было неподвижное, внимательное, непроницаемое. В руках она держала пластиковые пакеты, в которых угадывались чистящие средства.
Сьюзан взяла очки.
– Вы их у нас купили? – спросила она у девушки, красота которой казалась ей агрессивной.
Девушка повернулась к квадратной женщине, и они обменялись
