Мальчики Берджессы - Элизабет Страут
2
Все из-за того смешка. Небрежного смешка полицейских при виде свиной головы на ковре мечети. Абдикарим постоянно наталкивался на их усмешки, видел их ухмылки. Иногда он просыпался среди ночи, и перед глазами у него стояли два человека в униформе, в первую очередь тот, невысокий, с маленькими глазками и туповатым лицом, – тот, что весело хохотнул, прежде чем выпрямиться и, обводя взглядом людей, сурово произнести: «Кто знает английский? Я очень надеюсь, что тут хоть кто-нибудь знает английский!» Как будто они были в чем-то виноваты. Фраза бесконечно вертелась у Абдикарима в голове: «Мы же ни в чем не виноваты!» Эту фразу он бормотал, сидя за столиком своего кафе на углу Грэтем-стрит. Проходящие женщины беззастенчиво пялились ему прямо в лицо; дети дергали родителей за руку и оборачивались, чтобы на него поглазеть, отойдя на безопасное расстояние; молодчики с татуированными руками проезжали мимо его кафе, демонстративно визжа шинами; старшеклассницы хихикали, перешептывались и выкрикивали оскорбления, перейдя на другую сторону улицы, – но все это волновало Абдикарима гораздо меньше, чем никак не идущий из головы смех полицейских. Тогда в мечети – которая представляла собой всего лишь комнату в соседнем квартале, темную, с дождевыми потеками, некрасивую, зато их собственную и святую, – в мечети с ними повели себя как со школьниками, которые жалуются на хулигана.
Сегодня в серых предрассветных сумерках Абдикарим шел в свое кафе после утренней молитвы. В мечети чувствовался страх. Даже запах чистящего средства, которым все вымыли много раз, казался запахом страха. Молиться там было нелегко, и некоторые мужчины, наспех произнеся молитвы, спешили к дверям, чтобы встать на страже. Адано, осквернитель, как ни в чем не бывало вышел на работу в «Уолмарт». Весть об этом разнеслась по всему поселению, и мало кто мог теперь спать спокойно. Пресс-конференция начальника полиции не вызвала ничего, кроме недоумения. Вчера к Абдикариму в кафе заглянул репортер и поинтересовался, почему никто из сомалийцев на нее не пришел.
Да потому что никто не сообщил им, когда она будет!
Абдикарим вытер прилавок, подмел пол. Желтое солнце всходило между домами напротив. Пока длится пост, один лишь Ахмед Хуссейн зайдет сюда обедать. Ахмед работает неподалеку на фабрике по производству бумаги, и ему разрешено пить чай и есть тушеную козлятину, потому что у него диабет. В глубине кафе за занавесью из длинных бус находился закуток, где Абдикарим продавал всякую всячину – платки, серьги, специи, чай, орехи, сушеный инжир и финики. Днем женщины соберутся толпой и придут сюда купить то, что понадобится им после магриба, вечерней молитвы. Абдикарим смахнул пыль с упаковок риса басмати и разложил их так, чтобы прилавок не смотрелся слишком пустым. Потом сел на стул у окна.
В кармане завибрировал телефон. Звонила сестра из Сомали.
– Опять? – сказал Абдикарим в трубку.
– Да, опять! Почему ты не хочешь уехать, Абди? Там у вас опасней, чем здесь! Тут никто не швыряется свиными головами!
– Я не могу закинуть лавку на плечи и унести! – с жаром воскликнул Абдикарим.
– Его выпустили из тюрьмы! Этого Закари Олсона выпустили! А вдруг он прямо сейчас идет к твоей лавке, откуда тебе знать?!
Это предположение заставило Абдикарима занервничать, но он лишь ответил мягко:
– Быстро же до вас доходят вести… Я подумаю.
Около часа он сидел, глядя на Грэтем-стрит. Мимо, не заглядывая, прошли двое банту, кожа у них черная, как небо зимней ночью. Абдикарим встал и пошел рассеянно рассматривать свой товар, пробегая пальцами по тканям, упакованным в пластик простыням и полотенцам. Накануне было еще одно собрание старейшин. «Он уже не в тюрьме». – «А где он?» – «Вернулся на работу. Домой к матери». – «А как же отец?» – «У него нет отца». – «А тот мужчина, с которым он выходил из тюрьмы? Большой мужчина. Тот, который хотел задавить Аянну после того, как с утра купил себе бутылку вина на завтрак». – «А я слышал, как женщины говорили в библиотеке. Что, мол, много шума из ничего. Мол, нехорошо, конечно, швыряться свиными головами, но зачем делать из этого трагедию?» – «Да что их слушать, им не приходилось бежать через Могадишо под пулеметным огнем!» – «Могадишо! А чем лучше Атланта? Там люди были готовы убить нас за доллар!» – «Священница Эставер говорит, Закари Олсон не такой. Говорит, он одинокий парень…» – «Да слышали мы, что она говорит».
Абдикарима накрыло головной болью. Он прошел к дверям, постоял на пороге, глядя на улицу и дома напротив. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к этому городу? Так мало цвета вокруг, разве что яркая листва деревьев осенью в парке. Улицы серые и неприглядные, многие витрины пустуют. То ли дело многоцветье рынка «Аль-Баракат», яркие шелка и гунтиино, праздничные одежды, ароматы имбиря, чеснока и кумина.
Мысль о возвращении в Могадишо не давала ему покоя, она была как тычок палкой с каждым ударом сердца. Возможно, там уже настал мир, в нынешнем году на это возлагали большие надежды. Действовало Переходное правительство – пусть оно еще держалось неуверенно, но оно было. Могадишо теперь под контролем Союза исламских судов, может, они сумеют править без насилия… Однако слухи ходили разные. Якобы Америка подстрекает Эфиопию к вторжению в Сомали и расправе над Союзом. Звучало неправдоподобно, но вполне могло быть правдой. Всего две недели назад сообщали о захвате города Буур-Хакаба эфиопскими войсками. А потом сразу опровержение – нет, город взяли войска правительства. Эти вести и те, что приходили ранее, тяжким грузом лежали на сердце Абдикарима. И тяжесть эта нарастала по мере того, как месяц шел за месяцем, а он все не мог решить, уехать ему или остаться. Он видел, что молодежь тут устроилась. Они смеялись, готовили еду, о чем-то говорили с радостным волнением. Его старшая дочь приехала сюда полумертвой от голода и не понимая ни слова по-английски. Теперь она звонила Абдикариму из Нэшвилла, и в ее голосе слышался восторг. Абдикарим уже слишком стар, чтобы в душе его мог вновь зародиться восторг.
И слишком стар, чтобы выучить английский. А без знания языка приходилось жить в постоянном непонимании. В прошлом месяце Абдикарим заходил на почту и пытался купить квадратную белую коробку. Он показывал на нее пальцем, но женщина в синей форменной рубашке все повторяла и повторяла ему что-то, чего он не понимал, зато понимали все остальные, и наконец к нему подошел мужчина, резким жестом скрестил руки и воскликнул: «Fini!» Абдикарим сделал из этого вывод, что на почте больше не хотят иметь с ним
