Михаил Федотов - Иерусалимские хроники

Роман назывался -- "Русский романс"! То есть романа, как такового, еще не было, но было много разных смелых набросков, иногда даже сексуального характера.

-- Нужно было вас самого на премию подать, -- сказал я в шутку.

-- Да я и сам хотел, -- серьезно ответил Григорий Сильвестрович, -- но я поздно начал писать настоящую прозу.

-- Ну и это хорошо.

Больше мы пока к его роману не возвращались. Пока я укорачивал какую-то другую прозу. Приблизительно втрое. Проза при этом становилась настолько американской, что уже не каждый американец годился для этой прозы.

Постепенно я понял основную идею старца -- эту святую заразу, эту зловонную достоевщину любой цивилизованный читатель должен был стряхивать с себя, как ехидну. Нужно было переводить не прозу -- нужно было переводить русский дух! Но настоящего материала все-таки было мало.

На сегодня передо мной лежала повесть московского панкиста про Кико. Про Кико, кроме всего, было сказано, что он "яйцист". Я раньше никогда не встречал такого выражения. Я даже не совсем понимал, что оно означает. Поэтому я пытался

американизировать образ панка вслепую. Но сначала я нарисовал на полях незабудки и цветными карандашами раз за разом рисовал самого яйцистого Кико. За этим занятием меня и застал Григорий Сильвестрович.

-- Очень симпатичные рисуночки! -- сказал он, увидев моего Кико, которому я для острастки влепил половой член прямо в лоб. -- Тебя не нужно сводить к психоаналитику? Ну, как?

-- Бледновато. Про яйциста здорово, но тоже требует доработки. Я думаю, что этот Кико должен поймать где-нибудь в парадном американку и изнасиловать. Или, еще лучше, зверски избить и изнасиловать. Старый трюк. Если он хоккеист, то пусть изобьет ее клюшкой. И изнасилует клюшкой. Пошлите ему переделать. Вот тут я план набросал.

Григорий Сильвестрович нахлобучил на мясистый нос очки и, сидя на подоконнике, начал вполголоса читать.

-- Занятно,--сказал он, наконец, очень кислым голосом.-- И что же ты предлагаешь?

-- Чего мне предлагать? Все зависит от того, чего вы хотите. Если вы хотите навязать американцам свои вкусы и этого балбеса Менделевича, то наймите лучше авторов, лучших критиков, скупайте все, что появляется в России. '

-- Денег нет, -- скучным голосом сказал Григорий Сильвестрович.

-- Ну тогда не знаю, запугайте их чем-нибудь. Меня же вы запугали. Нет денег, так нечего газеты открывать!

-- Ладно, ладно, -- ласково сказал Григорий Сильвестрович, -- дай мне имена всех, кого ты хочешь видеть в списке авторов, а я всем телеграфирую запрос. Пиши всех своих Платоновых, я хочу посмотреть, как они откажутся, когда их попросит сам старче.

-- Поздно, Платонов уже того.

-- Знаешь, -- сказал Григорий Сильвестрович, изображая из себя обиженного, -- ты не умничай, я все-таки подданный Швеции. Я отстал от литературного процесса. Вписывай кого хочешь и давай мне такие материалы, чтобы за стихами Менделевича стояла очередь в сорока девяти штатах.

-- Показали бы, что у вас в предыдущих макетах!

Не нужно тебе смотреть. Вот братья из Америки вернутся, тогда и посмотришь. А пока дерзай самостоятельно.

Он вернулся к себе в кабинет, а я остался дерзать.

Глава четвертая

ИСТОРИЧЕСКИЙ РАССКАЗ

Из неопубликованных материалов "Иерусалимских хроник"

Чистосердечное признание имеет, к сожалению, две стороны.

С одной стороны, чистосердечное признание облегчает вину. Но с другой стороны, вина устанавливается согласно этому же самому чистосердечному признанию. Из чего следует, что если нет свидетельских показаний и прямых улик, то лучше чистосердечно никогда не признаваться.

Самый лучший пример -- бухаринские процессы. Так строился весь метод следствия: добиться от подследственного хотя бы самого маленького признания, чтобы потом за него можно было зацепиться.

Жанр, в котором я пишу, -- это исторический рассказ. Это, к сожалению, сюжетный рассказ. У него есть начало и конец. Это не ассоциативная проза, которой сейчас владеет каждый интеллигентный харьковчанин, обладающий некоторыми писательскими навыками. А Давидов -- это не тот Давидов. Давидов -- это бухарин, или бухарец, как вам больше нравится. Давидов собирается поехать в Америку и выучиться там на парикмахера. С Давидовым мы вместе охраняли киностудию Менахема Голана, который ставит в Израиле голливудские фильмы с участием Аиды Ведищевой и Савелия Крамарова.

Крамаров и Ведищева -- те. Но они не имеют прямого отношения к рассказу. А Голан -- это название географического места, где стоял гарнизон Иосифа Флавия. Главный город Голан назывался Гамла. Там сейчас ничего нет -одни раскопки. Но вы, наверное, помните в "Мастере и Маргарите" странные слова Иисуса, что "матери я не помню, а отец -- сириец из Гамлы". И один иерусалимский профессор защитил диссертацию об Иисусе, где он доказывает, что "Нацерет" был ошибкой, что такой город не существовал, а на самом деле Иисус происходил из голанского городка Эйн-Сарит. Голанского, а не голландского. В свое время эту область дали колену Менаше. Давидова тоже зовут Менаше. Эти подробности и география очень важны потому, что есть еще один герой моего рассказа, кацин-битахон по фамилии Гильбоа. А Гильбоа -это тоже важное историческое место, которое связано с двумя древними

историями и одной современной, произошедшей лично со мной. Гидеон там разбил как раз тех мидийцев, из которых происходил Кир, а вторая история как царь Саул потерпел там поражение от филистимлян и умирающего Саула заколол отрок-амалейк. Сейчас амалейков почти нет, но я знаю сразу двух амалейков, одного зовут Сулейман. Он окончил коммунистический университет в Рамалле и работает сторожем на водокачке. Один раз он целую ночь приставал ко мне с вопросами, как я отношусь к прибавочной стоимости. А со вторым амалейком мы вместе сидели в Енисейске. Я его и сейчас иногда встречаю в Тель-Авиве, и он мне всегда говорит, что понял для себя одну очень важную вещь, что нельзя пить с антиподами. От этого происходят все неприятности. Енисейск -- это достоевский городок, в котором все петрашевцы уже давно спились или сильно пьют. Одним словом, отрока-амалейка убил Давид, а голову Саула выставили на крепостной стене в Бейт-шеане. Голову отбили гилатцы. Отбили голову, похоронили Саула и семь дней постились. Гилатцы происходили с северо-востока Голан и юга Сирии. Но тогда эти высоты еще не назывались Голанами. Южная часть высот называлась Баш-ан. О ней упоминает пророк Амос, говоря о тучных "васанских" телках, и до сих пор есть такой дорогой "Баш-анский" сыр на "Тнуве", где работает Петька Биркенблит, но Петька ничего молочного на работе не ест, а мама ему привозит из Беэр-Шевы свиное сало, которое она покупает там у русских. Там даже можно купить воблу, а по четвергам на базаре в углу стоят бедуины, и если сказать, что ты от Джамаля, то можно себе навсегда долларов за двести купить девушку. Двести долларов было два года назад, я там давно не был. Последним там был Володька Шнайдер, который сидит сейчас в "Джамале", а до этого сидел в Беэр-Шевской тюрьме, и он в курсе дела. Но если вы захотите навести у него справки, то для этого вам нужно сначала взять его на поруки, потому что я слышал, что во вторник он ходил по рынку с русским полицейским и просил знакомых, чтобы его кто-нибудь взял на поруки. И на всякий случай передал свои координаты Шалве, тому, который говорит, что он художник, а не портной, что он Шеварднадзе брюки шил, а сейчас он торгует на рынке очками. Если у вас одинаковое зрение на оба глаза, то у него можно подобрать совершенно чистенькие очки шекелей за восемь, я не знаю, где он их берет. Еще с ним можно поговорить о футболе, но он даже не помнит чемпионского состава тбилисского "Динамо" с двумя Сичинавами, Хурцилавой и Месхи, а про остальных футболистов говорит, что знает, что в Москве "хороший шоэр был, Яшею звали". То есть я хочу еще раз повторить, что вокруг нас происходит какая-то невероятная цепь исторических тождеств, потому что фамилия начальника киностудии была Голан, кацин-битахона Гильбоа, а Давидов сторожил там уже второй месяц, когда ему в помощь прислали дежурить меня.

Мы поужинали каждый своим, и Давидов рассказал мне, что проверяющий приходит с десяти тридцати до часу тридцати, но дважды за ночь уже не приходит никогда. И мы решили, пока он не придет, не ложиться, а потом уже спокойно спать до утра. Спальных мест на этой киностудии два. Можно спать в самой сторожевой будке, на полу постелить одеяло и лечь. А есть еще место на горе в специальных фургончиках, которые прикрепляют к автомашинам. Это для актеров. Предположим, приезжает Питер 0'Тул сниматься в "Массаде", не заставишь же его спать в палатке. И Савелия Крамарова тоже уже, наверное, с Ведищевой не заставишь, и для них там есть такие фургончики, которые в ту ночь пустовали, потому что шел праздник суккот. И так мы посидели, подождали пока придет Гильбоа. А после его прихода мы бросили жребий, и Давидову выпало спать в фургончике, а мне в самой будке. Я надел пижамные штаны, которые мне в прошлом году выдали в больнице Хадаса, синенькие, постелил одеяло и лег. Это большое неудобство сторожевой работы, что приходится спать в одежде. Но когда я сплю на новом месте на полу, я сплю очень крепко. И часа через полтора я услышал, как к будке подъехала машина. И сразу встал. Так что когда Гильбоа входил ко мне в будку, то я встретил его босиком и в пижаме, но все-таки не спящим. Гильбоа сразу же спросил, где второй сторож. Но он понял, что я спал, потому что на полу было расстелено одеяло. Я сказал, что второй сторож пошел в обход. И тогда Гильбоа неожиданно стал громко орать, что он не пошел ни в какой обход, а пошел воровать колбасу, предназначенную для голливудских артистов, а я покрываю вора и пойду сидеть вместе с ним в "Джамале", где именно и сидят такие бухарские прохиндеи, как мы, которые воруют колбасу.