Все их деньги - Анна Теплицкая
– Про хохлов сейчас тоже гадости говорят. Пойдём.
Белла подобрала шубу и засеменила за мной, с интересом посматривая по сторонам. «Там вон кинотеатр, здесь обеденная, справа тренажерный зал и банный комплекс. Пройдём через бассейн, так быстрее будет».
– Ой, а я плавать не умею, – сказала Белла.
– Если что, я тебя спасу.
В полумраке пятидесятиметровый бассейн мягко подсвечивался синим светом, его глубокая зона контрастнее остальных участков, воздух в помещении насыщенный, влажный, с лёгкой примесью растительных масел.
На кухне я развёл руками:
– Всё в твоём распоряжении. Вон два холодильника, поищи там гусиные шкварки. Картошка в…
И вдруг в дверях возникает эта троица: уверенно ступая, первым в кухню входит мой начальник охраны, сзади маячат двое: оба в чёрных длиннополых пальто. «У моей охраны есть охрана», – вспомнилась мне строчка из песни. Александру было сорок три и, тем не менее, он находился в прекрасной физической и ментальной форме. Рослый – метр девяносто три, если не больше, выглядел как стопроцентный русский офицер. Я к нему привязался, всё хотел за столькие годы найти в нём еврейскую жилку, но, похоже, безнадёжно.
– …погребе, – закончил я мысль. – Что такое? – Это уже в сторону Александра.
– Прошу прощения. – Из уважения Саша выдержал короткую паузу. Он прекрасно знал иерархию и с предельной точностью видел заданную мной дистанцию, никогда не манкировал почтением, а поэтому опустил голову и сделал два шага назад. – Можно вас?
– Ну?
Мы вышли с Сашей, и я плотно закрыл стеклянную дверь. Краем глаза я отметил, что Белла подошла к холодильнику и стала изучать его содержимое.
– Удалось выяснить, что никто из родных в глаза не видел завещание господина Бронштейна. Более того, он не открывал банковских ячеек для документов за последние два года.
– Интересно.
– И ещё. Я лично переговорил с замом полковника Плиева, который ведёт дело о его гибели. Всё вроде бы смахивает на обычную аварию, но Дмитрий, парень из уголовного розыска, доложил ему о сбое алгоритмов светофоров.
– Что это значит? Убили его?
– Пока непонятно, идёт расследование.
– Выяснил что-либо про сожительницу Бёрна?
– Нет, было не дозвониться до паренька нашего из управления. Хотел сегодня к нему съездить, не получилось.
– Плохому танцору, знаешь, что мешает? Яйца всегда.
– Понял, шеф.
– Да ничего ты не понял.
Я вернулся на кухню, где Белла деловито поджаривала гусиные шкварки, Раф уже сидел здесь с доверху налитым, видимо уже вторым стаканом коньяка. Я глянул на свой мобильный, высветилось сообщение от Сашки, дочери Президента: «Добрый вечер, Аркадий Георгиевич)) Чем занимаетесь в поздний час?». Я вздохнул и, не открывая сообщение, положил телефон дисплеем на стол. Вообще я любил всех женщин, особенно молодых и хорошеньких, но Сашка принадлежала к тому типу, с которыми я предпочитал не вступать ни в деловые, ни в личные контакты; главным фактором для этого оказывался всё же Президент, потому что краснеть, каждый раз глядя ему в глаза, совершенно не хотелось.
– В погреб я не пойду, – заявила Белла.
– Боишься, что ли? – я сел рядом с Рафиком. – У меня тут охрана, видела?
– Охрану видела. Только я приведений боюсь.
– А чего их бояться? Вот сидит здесь одно приведение и совсем нестрашное.
Я указал на Рафика, и тот опять рассмеялся:
– Живых надо бояться.
– Это точно, – ответил я.
Белла рассеянно посмотрела на нас и повторила:
– В погреб не пойду.
Я закатил глаза. В который раз за день подумал о Бёрне, вытащил бутылку «Барон Ротшильд» 1982 года и, улыбнувшись, разлил красное сухое вино по бокалам.
Глава десятая. 2024. Президент
«Девять вечера» – объявила система нежным голосом моей дочери. Я решил, что если уж заботиться о комфорте, то следует тщательно продумать каждую деталь. Жёсткие голоса роботов раздражали, а вот Сашкин успокаивал, поэтому мы сняли с неё голосовую биометрию, и теперь система легко генерирует любую речь, используя её данные.
Девять вечера – время для спокойных размышлений. В эти моменты я не читаю и не работаю, не играю в азартные игры, а усаживаюсь в кресло в моём кабинете и думаю. Моё кресло – не просто предмет мебели, это навороченный кардиоприбор, который каждый вечер проводит скрининг нарушений сердечного ритма. Пока данные копятся, я смотрю на раскинувшийся внизу город и медитирую.
В моём отношении к Москве смешались сразу несколько чувств, которые, в зависимости от времени года и даже от времени суток, то уходили на задний план, то выдвигались вперёд. Среди них больше всех преобладала благодарность. Есть не так много людей, без которых Москву сложно представить. Это несколько политиков, два банкира, один судья, несколько деятелей культуры, рестораторы и мы. Да, конечно, ещё правительство, включая аппарат президента и Совет Федерации. Мы уже должны были стать символом нового русского капитализма, это не мои слова, я бы так не сказал. Так сказал главный редактор московского Fortunes. А я добавил, что Москва пригласила нас, попробовала и приняла.
Столица – красивый город, с каждым годом становится всё мощнее… Как сказал Михеич, если все деньги мира тут, значит и все мрази мира тут. Наверное, поэтому всё чаще сильно тянет на север, в родной Питер. Как истинный петербуржец, при упоминании Москвы я демонстративно морщусь, словно, забывшись, раскусил горошинку перца из наваристого борща. Я, естественно, высокомерно говорю: «Был бы климат в Питере хороший, был бы лучший город на земле», но не думаю так, потому что у нас не заработать. Если бы мы остались в Петербурге, то влачили бы своё жалкое региональное существование в статусе крупной местной шарашки, да и всё.
Я подумал про Бёрна и ощутил пустоту. Пустоту не от утраты, а другого толка. Если бы двадцатилетним мальчишкой я посмотрел на себя сейчас, на немолодого мужчину с бородой, устроившегося в вычурном раздутом кресле с ничего не выражающим взглядом… От созерцания этого я бы, наверное, завыл от скуки. Испытал бы нарастающее раздражение от того, чем этот человек вынужден заниматься. Ещё больше меня бы потрясла затягивающая рутина и бюрократическая волокита, дела ради дел. Кто-то из наших классиков
