Все их деньги - Анна Теплицкая
Покрутившись на месте, я пошёл в биллиардную, шаги гулко отдавались в полупустом помещении. «Это могло произойти с каждым из нас», – подумал я и на мгновение неконтролируемо испугался. Вслед за первой мыслью сразу пришла вторая, привычная, что всё это случилось с Бёрном, а со мной этого случиться никак не может. Тем не менее, стряхнуть с себя чувство страха не удавалось. За кофейным столиком сидел, аппетитно прихлебывая коньяк, мой старинный друг Рафик. С ним мы прошли бандитские девяностые. Он жил здесь, периодически то появляясь, то исчезая.
– Опять пьёшь, – поморщился я. – Выглядишь хреново.
– А что ещё делать? Не мог же я оставить тебя одного в трудную минуту.
От нечего делать я отрешённо покатал шары руками, потом взял кий и под небольшим наклоном натёр его кубиком мела. Вытащил телефон из кармана шорт и по памяти набрал номер. Ответили не сразу и раздражённо:
– Да, пап.
Я воодушевился:
– Але, Макс? Привет! Как ты?
– Все нормально.
– Ты должен приехать на следующей неделе, всё в силе?
Через динамик было слышно грохочущую музыку, Максу приходилось кричать, чтобы быть услышанным.
– Да, то есть не совсем, нет… Я немного задержусь в Лондоне.
– Как так?
– Пап, я потом расскажу, ладно? Мы с ребятами зашли в «Барлок».
– Это рядом с «Селфриджес»? И как тебе? Я в прошлый раз не попал туда, потому что…
– Слушай, я сейчас не могу говорить, извини, – перебил меня Макс. «Попроси его денег прислать», – донёсся до меня настойчивый шёпот.
Сдавленным от смеха голосом сын произнёс: «Можешь прислать ещё денег кстати? Бар очень дорогой!»
Я разозлился:
– Ты вообще там с катушек слетел, а? У тебя вообще есть что-то в голове? Двадцать четыре года, а ведёшь себя, как мальчишка. У тебя вообще есть какие-то этические нормы – просто позвонить отцу? Я в двадцать три начал зарабатывать деньги, а ты занимаешься хернёй и просираешь нажитое мною. Вот я к своему отцу так не относился! – я бросил трубку.
– Зачем ты сыну врёшь? – вмешался Раф.
– Ты помнишь ту историю?
Раф кивнул.
Когда мне было двадцать четыре года, мы в очередной раз с какими-то тёлками уехали на пару дней к Бёрну на дачу в Ольгино. Родителям я, естественно, ничего не сказал, да и мобильников не было, а позвонить я как-то забыл или пожадничал… позвонить стоило две копейки. Сижу я, двадцатичетырёхлетний, уже слегка прибалдевший, развалившись у Бёрна в кресле, в зубах зажата сигарета, на столе ящик пива. Две тёлки, не умолкая, ржут над моими историями, я от этого ещё больше вхожу в кураж, размахиваю руками, и в разгар этого веселья в комнату вдруг входит мой папа. Как он нашёл меня, одному Богу известно.
– Чего тебе? – говорю, по-хамски не вытаскивая сигарету изо рта.
– Ничего. Хотел убедиться, что ты жив.
Развернулся и ушёл. А я продолжил сидеть и травить байки, будто ничего и не произошло, хотя на душе после его ухода стало гадко. Прости, пап. Я вёл себя, как свинья!
– Ты Максу можешь сказать, что вырос такой, потому что папаня продал вашу новогоднюю ёлку, – сказал Раф.
– Наше поколение не жалуется на родителей, оно их благодарит. Он научил меня тому, что решения иногда бывают нестандартными.
– Но ёлку ты ему не простил.
– Не забыл.
Я ещё несколько секунд смотрел в телефон, а потом позвонил по другому номеру.
– Алло, у вас там новенькие появились? Мне такую как в прошлый раз, только ноги подлиннее.
– Здравствуйте! Да, секундочку. Изабель, коренная москвичка, окончила государственный университет, изучала языки во Франции.
– Твою мать, ты что, попутала?? Я тёлку заказываю, а не академика вызываю. У вас там нормальные имена есть?
– Простите. Вам сейчас?
– Нет, через год.
– Ещё раз простите. Выезжаем. Везти туда же?
– Да.
Раф в углу заливался нетрезвым смехом. Смех у него был фирменный, такой, к которому непременно хотелось присоединиться.
Через полчаса возле окна остановился «Мерседес», из него вышла шикарная девица лет двадцати и, неловко поднявшись по ступеням на высоченных каблуках, вошла в дом. Омоновец, охранявший периметр, встретил её и привёл в холл.
– Тут есть кто-нибудь? – крикнула она.
Я появился в атриуме, в руке у меня всё ещё был кий, и, в размышлениях о прошлом, я так и не переодел шорты.
– Здравствуйте! Я Изабель, можно просто Белла, – она растерянно оглянулась. – Где можно раздеться?
– Раздевайся прямо тут.
– А музыка есть?
Я усмехнулся и отправился в кинотеатр, взял пульт управления домом, вернулся в холл и потыкал в сенсор. Весь дом наполнился звуками голоса Ланы дел Рей. Изабель начала двигаться в такт, медленно снимать шубу из искусственного меха, кокетливо обнажая плечо. Мех соскользнул на пол, девушка осталась в чёрном бархатном платье без бретелек. Неуклюже повернувшись, она наступила на шубу и, поскользнувшись, начала падать. Неожиданно ловко я сумел подхватить Беллу за талию, но от порывистого движения очки съехали на кончик носа.
– Дякую. Ой, то есть – мерси, – сказала Белла.
Я распрямился и поправил очки:
– Ты с Украины, что ли?
– Je preferemourir dans tes bras que de vivre sans toi[8], – зашептала она.
– Точно с Украины.
– З-під Харкова. А как вы узнали?
Она подошла ко мне вплотную, обняла за шею и попыталась поцеловать в губы. Я решительно отстранил её от себя.
– Погоди, сделаем вот что. Идём на кухню, пожаришь мне картошки с гусиными шкварками, а то мой повар по-хохлятски не умеет.
– Тю-ю-ю, не, я всякие извращения видывала, но это совсем плохо. Если по-хохлятски, надо с салом.
Я покачал головой:
– Евреи сало не едят.
Белла прикрыла рот ладошкой и очень жалостливо сказала:
– Вы еврей?! Никогда бы не подумала. Несчастье-то какое…
– С чего это несчастье?
– Не знаю. Про евреев всякие гадости
