Все их деньги - Анна Теплицкая
Похоже, открытый вуайеризм возбуждает не менее тайного. Наблюдавший мужчина требовательно обхватывает своего спутника за бедра и опускается на колени. За окном мелькает Москва.
– Дальше? – спрашиваю я.
Ещё через вагон моя любимая комната шибари. Там, под потолком, в лёгком трансе извивается, зафиксированная кручёными верёвками, потрясающая блондинка. Натяжением и гравитацией её предельно изогнуло в воздухе, она приняла максимально незащищённую позу: хрупкие руки крепко связаны за спиной, ноги растянуты в вертикальном шпагате, голова опущена вниз.
Туда допускают не всех, но Президенту с безграничным доступом, естественно, можно будет пройти. Сомневаюсь, правда, что его может такое заинтересовать. С философской точки зрения японское искусство эротического связывания, переплетения и пересечения – всё это о доверии, безграничной передаче власти, подчинении и эстетике. В этом случае мужчина полностью доминирует над женщиной так, что даже её базовая способность в передвижении зависит только от него. Чисто асоциальная форма поведения, хотя, если посмотреть с другой стороны, исключительно социальная, основанная на чутком взаимодействии с партнёром и безусловной эмпатии. Вряд ли Президента может возбуждать беззащитность, он, скорее, обуреваем охотничьими инстинктами: искать, обхитрить, настичь.
Новый вагон и новые впечатления. Нам объявляют:
– Вагон-бар…
Обставленный, как сказал бы Набоков, с привкусом пряного мотовства, – как стопочка густого вишнёвого ликёра, как стодолларовая купюра, оставленная на чай при счёте на тысячу рублей – так официант открывает папку для расчёта, смотрит непонимающе, с трепещущей радостью, а я, благосклонно киваю, круто разворачиваюсь, одновременно накидывая пальто непременно на одно плечо, и выхожу в ночь…
Президент механически берёт тарталетку с чёрной икрой и бураттой, закидывает в рот. В центре стола громоздится большой чёрный фонтан, нежно выталкивая пенистое розоватое вино в пологую чашу с лепестками. Обожаю секс с привкусом готических сказок. Рядом с едой вперемешку стоят продолговатые сосуды, доверху наполненные моим любимым составом, складывается впечатление, что закончиться он, априори, не может. Каждый из гостей имеет при себе набор из позолоченной соломинки, ложечки и пластиковой карты. Люди подходят парами или поодиночке, техничными движениями чертят, вдыхают, втирают. Один молодой парень, потягивающий из трубочки что-то отдаленно напоминающее тягучий апельсиновый ликер, неожиданно смачивает палец слюной и погружает его в емкость. Затем, не говоря ни слова, заставляет свою спутницу прогнуться и обильно смазывает её между ног.
Глаза Президента округляются, он запрокидывает голову и закрывает их – я не могу понять, размышляет он или получает удовольствие.
Недалеко от нас стоят две красотки в абсолютно одинаковых жёлтых платьях, их щёки лопаются от молодости. Одна из них взмахивает светлыми волосами и подходит к Президенту, говорит вкрадчиво:
– Вы часто бываете здесь?
Он не сразу понимает, что обращаются к нему, и в недоумении открывает глаза:
– Я… нет.
Она смеется:
– Я вижу. Это моя сестра.
Она указывает на свою близняшку, и та резво машет ему рукой, – её жёлтое платье сползло наполовину и оголило всю верхнюю часть.
– Прошу меня извинить, – Президент делает несколько шагов назад и поворачивается ко мне.
– Пойдём дальше? – спрашиваю я.
Но Президент не уверен.
Я с удовольствием отмечаю, что он разворачивается и выходит из вагона. Я за ним – и уже не Москва проносится за окнами, а французские деревушки. Президент возвращается обратно в третий вагон, решительно подходит к группе людей, где соблазнительная женщина с бокалом в руках всё ещё находится в центре всеобщего обожания.
Президент подходит, и голые мужчины с раздражением смотрят на него.
– У вас не найдётся сигары? – обращается он к курящему.
– Нет, я курю джоинт, – бросает тот. – Сигары есть в восточной комнате.
– Я забыл, где она, – Президент устремляет прямой взгляд на женщину. Она перестаёт улыбаться и внимательно смотрит в ответ.
Меня в очередной раз восхитило собственное умение сканировать психологическую сущность других людей. Я редко себя хвалю, обычно сдерживаюсь, но здесь просто песня какая-то. Понимаете, есть в этом что-то невероятное… люди, в частности, Президент, думают, что их идентичность всегда под контролем, но я-то знаю, как они меняются, попадая в мой поезд; распутник становится просто путником, девственник – чувственником, лейтенант – доминантом.
Я учёл, что Президент будет находиться в ситуативном контексте, сильно или заметно искажающем его обычное поведение, станет более чувственным и готовым к тактильному сближению. Выбирал среди женщин от тридцати восьми до сорока двух и такую, чтобы обязательно лицо было породистое, немного хищное, вот так и нашёл прекрасную бабу Соню. Сердце коллекционера бьётся быстрее, а глаз горит ярче, когда он видит образец, достойный своей коллекции. Эта женщина словно была рождена для съёмки в рекламе кофе или чего-то такого же эстетичного, обязательно с мерцающими свечами, чашкой горячего напитка или, быть может, тонкой струйкой табачного дыма в полумраке. К декорациям я подошёл как умелый художник-постановщик: разместил Соню в отдалении и окружил мужчинами, в расчёте на то, что Президент обязательно обратит внимание на что-то востребованное, но не выставленное напоказ.
Президент удалился, и я, окрылённый появлением у себя рычага на центр принятия решений, подкатил к близняшкам в жёлтых платьях. Кто знал, что сила рычага уменьшается пропорционально возрасту девчонок?! Тогда, увы, у меня не было времени подумать об этом основательно. Дались мне эти близняшки? Ещё как дались.
Глава девятая. 2024. Бульд
Осознание того, что Бёрна больше нет, накрыло меня волной внезапно. Перед глазами пролетали какие-то фрагменты студенческих лет, в то время Бёрн был моим лучшим другом. Даже больше, чем Старый. Мы дружили тридцать лет (тридцать четыре, поправил бы Бёрн, будь он жив). Были на одной волне, молодые, амбициозные, до смерти желающие разбогатеть. Я задумчиво стоял посередине своего просторного холла в совершенном одиночестве.
Корпус дома был прозрачный, как кусок льда, при выключенном свете отражение исчезает и через стены видны и замёрзшее озеро, и теннисный корт, ярко освещённый прожекторами. Я вдруг подумал, что в следующем
