Мальчик - Фернандо Арамбуру
После долгих раздумий и нескольких бессонных ночей я набралась храбрости и, когда муж вернулся с завода после утренней смены и поцеловал меня, выпалила, не глядя ему в глаза: я беременна. А он отреагировал именно так, как я и думала. Стал как безумный скакать по дому, схватил меня на руки, но тотчас опустил на пол и начал извиняться, решив, что мог как-нибудь повредить то самое, чего мы так долго добивались и наконец с таким трудом, но добились. Он настолько разволновался, что заплакал – со всхлипами, как пятилетнее дитя. В тот миг я почувствовала к нему безмерную жалость и столь же безмерную любовь, какой не испытывала никогда прежде, уверяю вас.
Роды у меня были довольно тяжелые, если не сказать очень тяжелые. Но в подробности я сейчас вдаваться не стану. В ту пору не было принято разрешать мужьям оставаться в родильной палате, и поэтому, наверное, я чувствовала себя один на один со своей болью, в окружении таких черствых и настолько бездушных акушерок, что вы себе ничего подобного и представить не можете. Это самое худшее из воспоминаний, которые у меня сохранились о тех часах. На восстановление после родов ушло несколько недель. И меня долго преследовал один и тот же кошмарный сон. Будто я произвожу на свет экскременты. Да, именно такой вот сон. А в другие ночи мне снилось, что из меня на глазах у толпы, состоявшей из родственников, знакомых и соседей – или даже из бывших одноклассников, – бьют струи нефти или чего-то подобного, совершенно черные струи. Иными словами, до крайности мерзкие. Помню, как иногда просыпалась в ужасе, купаясь в холодном поту. Добавьте к этому, что потеря крови при родах обернулась для меня анемией, и в результате я испытывала жуткую слабость и должна была лежать в постели. Короче, страху я натерпелась. Но никому не говорила ни слова, тем более Хосе Мигелю, о том, что страдала еще и от других осложнений, менее серьезных. Утешением мне служило то, что, пройдя через все эти испытания, я стала мамой прелестного мальчика.
Как оказалось, автор остался недоволен одним эпизодом и выкинул его. Хотя не исключено, что он просто счел его лишним или необязательным. Но вот какая хитрость пришла этому умнику в голову. Он поручил мне изложить здесь то же самое, что прежде содержали вычеркнутые страницы, но уже в форме сухого комментария или краткой информации.
О чем, собственно, шла там речь? О том, что наша героиня, которую мы называем Мариахе, в течение нескольких месяцев после родов страдала непонятными приступами, всегда внезапными и необъяснимыми, то есть она и сама не могла отыскать конкретную причину своей жуткой подавленности и беспросветной хандры. В том фрагменте автор описывал, как однажды она вдруг начала рыдать, и описывал, честно скажу, не слишком удачно. По-моему, не так, как надо такие ситуации описывать. Те страницы явно выбивались из общего тона, но я же не могу писать себя сам или править мой стиль, поэтому чувствую собственную беспомощность, сталкиваясь с ошибками или недостатком таланта у автора.
Тот кусок включал также беглые рассуждения о том, что на Мариахе, видимо, тяжело повлияла еще и смерть Канделарии, которая умерла за несколько месяцев до рождения Нуко. И Мариахе очень недоставало ее присутствия рядом, ее помощи, советов и других подобных вещей. Теперь мать была нужна ей как никогда прежде, поскольку приходилось одной заботиться о младенце, страдая от хронической усталости, и везти на себе массу домашних дел. А еще она была уверена, что плохо справляется со своими новыми обязанностями. Послеродовая депрессия? Вполне возможно. Видя на улице женщин с детскими колясками, она не могла удержаться от сравнения, и ей казалось, что они куда лучше исполняют эту роль и лучше к ней подготовлены, поэтому она им страшно завидовала. И если мне будет позволено высказать свое скромное мнение, то я скажу: убранные страницы действительно отличались дешевым психологизмом и звучали банально.
Помню, к примеру, одну фразу оттуда: «Никто не научил меня быть матерью». А чуть ниже Мариахе говорит про Никасио: «Бедненький, он, разумеется, очень старается, но, овдовев, стал таким неловким и беспомощным, что, хотя и делает все, что может, мне было бы лучше, если бы он вообще ничего не делал. Его помощь оборачивается для меня только новыми заботами».
Что еще? Судя по всему, Мариахе чувствовала себя не только плохой матерью, но еще и очень плохой женой, поскольку не умела скрывать свои переживания и притворяться счастливой, а это на самом деле только усиливало ее отчаяние. Короче, на долю молодой матери выпали непростые дни, но постепенно она стала приходить в себя, пользуясь спасительным средством – учась так или иначе приспосабливаться к обстоятельствам, а главным образом благодаря тому, что события развивались вполне благоприятным образом: то, что не должно было выплыть на поверхность, к счастью, так и не выплыло.
Воскресное утро, весенняя погода, легкий ветерок прилетает из гавани Абра-де-Бильбао и разносит по Ортуэлье свежий запах моря. В местной церкви одного за другим крестят четырех младенцев, в том числе и Нуко. Но еще до того, как закончилась месса, то один, то другой ребенок принимался пищать, и священник попросил родственников: пожалуйста, погуляйте с этими вашими крикунами где-нибудь на улице… Никасио и мать Хосе Мигеля, высокая симпатичная женщина, говорившая с заметным галисийским акцентом, сразу же вышли и прохаживались поблизости, дружески беседуя и пользуясь тем, что недавно покормленный Нуко спокойно спал в коляске.
После смерти Канделарии Мариахе решила попросить быть крестным своего отца – в первую очередь чтобы немного утешить беднягу, поскольку он сильно переживал из-за того, что жена ушла в мир иной, так и не увидев внука.
Соответственно, крестную следовало выбрать среди родственников Хосе Мигеля, и он, посоветовавшись с матерью, предложил на эту почетную роль свою сестру. Никаких споров такое решение у молодых родителей не вызвало. И сестра Хосе Мигеля по имени Мария дель Пилар по этому случаю специально приехала из Бембибре, где жила с мужем. Муж ее был родом из Леона и служил в полиции. И вот теперь Мария дель Пилар держала новорожденного, стоя у крестильной
