Почти 15 лет - Микита Франко
- Угадал, - и Льву тут же захотелось ему двинуть, но он считал у входа сразу три камеры, глядящие на них с трёх разных сторон.
Артур принялся оправдываться:
- Слушай, он сам за мной пошёл, сказал, что ему шестнадцать, говорил, что хочет попробовать…
Лев, поморщившись, перебил его:
- Не знаю, что у вас там произошло, - на этих словах лицо Артура почему-то расслабилось, - но ты не имел права к нему приближаться, неважно, сколько ему лет, и неважно, хотел ли он этого сам, потому что он – подросток, а ты – мужик в три раза его старше. И вообще… Друзья так не поступают!
Последнее прозвучало совсем не устрашающие, но Лев выдохся: в драках он был сильнее, чем в разговорах.
- Ладно, я понял, - сказал Артур. – Извини.
- Извинить? – опешил Лев. – Он говорит, что ты его совратил. Почему он так говорит?
- Я не знаю, Лев, он пришёл ко мне сам, он этого хотел.
- Но он говорит, что не хотел!
- Блин, ну ты же знаешь эти ситуации, чуть-чуть друг друга не поняли и сразу – «насилие», - усмехнувшись, он добавил: - Тебе ли не знать.
Артур намекал на ситуацию с Яковом, но Лев думал не о ней, а о произошедшим накануне между ним и Славой. Слава, наверное, тоже считает, что это было «насилием», но это ведь не так…
- Ну да, - кивнул Лев, соглашаясь с Артуром.
- Ну вот, - подвел итог тот.
- Но к сыну моему всё равно не лезь.
- Я понял, понял.
Так они и разошлись: Артур благополучно сел в такси и добрался до аэропорта, а Лев – до дома. Уже заходя в квартиру, он вспомнил, что не спросил о траве – кто дал её Мики? И зачем?
Вряд ли Артур. Он не выглядел обкуренным. Наверняка это как-то связано со школьными компаниями — в Канаде подростки курят траву, будто сигареты.
Лев решил, что нужно просто ограничить Мики в прогулках, общении и выходе из дома, а то совсем от рук отбился.
Лев решил, что он той ночью всё решил.
Почти 15 лет. Слава [14]
Ночью он слышал каждого.
В три часа, в соседней комнате, поднялся Лев. Оделся, стараясь не хлопать дверцами шкафов, и куда-то уехал. Во дворе знакомо прошуршал шинами автомобиль.
В комнате напротив ворочался Мики. Он вставал, открывал окно, потом закрывал, ложился, снова вставал. Всё это только подтверждало Славины догадки. Он хотел верить в отходняки после травки, хотел утешать себя этими удобными объяснениями («Ну, это же подростки»), но у него не получилось. Он знал. Просто знал, что случилось.
Но не знал, что теперь делать.
Когда Лев ушёл, Слава встал с дивана, прокрался в детскую. Думал, что застанет Мики в дёрганом раздрае, но попал в момент, когда мальчик, свернувшись калачиком в постели, беспокойно дремал. В одно из последних вставаний он широко распахнул окно, а теперь – Слава это видел – трясся под одеялом, прячась от зябкого ветра. Он прикрыл створки и, опустив взгляд на спящего сына, потянулся было, чтобы поправить одеяло и убрать волосы со лба, но замер, не доведя движение до конца. Побоялся, что разбудит. Он знал, что в таком состоянии дорога каждая секунда сна, поэтому, шагнув назад, вышел из комнаты.
Снова лёг на диван, укрылся и попытался уснуть, но всё равно уловил, как в полпятого вернулся Лев.
К шести, когда солнечные лучи заиграли на обоях, ненадолго заснул и Слава.
Он не позволял себе долго спать, вставал раньше, чем проснутся дети: не хотел лишний раз напоминать им, что родители в ссоре и спят порознь. Слава хорошо помнил, как это было в его детстве: когда мама с папой ещё жили вместе, отец, вдруг перебравшийся на диван, был главным показателем, что дела в семье реально плохи. Последствий долго ждать не пришлось: вскоре отец ушёл и не вернулся.
Мики вышел из комнаты первым: бледный, лохматый, с мешками под глазами. Слава возился с панкейками на кухне, и Мики, проходя мимо, стащил один прямо со сковородки – долго перебрасывал из одной руки в другую, пока не уронил на пол.
- Минус блинчик, - скорбно заключил он.
Слава отошёл в сторону, пропуская его к мусорному ведру.
- Тебе плохо? – негромко спросил он.
Мики выкинул пострадавший панкейк и удивленно глянул на отца.
- Ну… я… это просто кусок теста.
- Я не про кусок теста. Я про вчерашнее.
Мики помотал головой.
- Забей, пап.
- Что там произошло?
Он снова помотал головой:
- Ничего.
- Настолько ничего, что ты оказался в полицейском участке?
Мики промолчал, опустив глаза в пол.
- Кто дал тебе траву?
Слава поймал себя на том, что говорит строго – стараясь скрыть волнение, от делал голос тверже, и звучал как родитель, собравшийся отчитывать сына. Может, Мики так и подумал? Решил, что эта воспитательная беседа будет посвящена вреду от курения марихуаны? Слава вовсе не об этом хотел поговорить.
Мики молчал, и Слава спросил прямо:
- Артур тебе её дал?
Мальчик кивнул.
- Он тебя…
Слава замялся. Как это произнести вслух – «изнасиловал»? Само предположение об этом, возникая в мыслях, удушающе сковывало грудную клетку и не позволяло говорить. Слава сотни раз за прошедшую ночь спрашивал сам себя: «А что бы я хотел услышать тогда?». И что бы он ответил, спроси его в лоб о насилии?..
Была не была.
- Он применял к тебе насилие?
- В смысле?
- Он заставлял тебя делать что-то, чего ты не хотел делать?
Взгляд мальчика на миг переменился, и Слава готов был поклясться, что увидел в глазах сына: «Да», но вслух он сказал:
- Пап, мы только целовались, а потом я ушёл.
- Вчера вечером ты говорил другое.
- Что я говорил?
Слава, вздохнув, процитировал через силу:
- «Трахнул и накурил».
- Ну, я был накуренный, мало ли что я сказал.
Мики бегал глазами по кухне, и Слава попросил:
- Посмотри на меня.
Мальчик остановил взгляд: вроде и на его лице, а вроде и мимо. Слава вкрадчиво проговорил:
- Слушай, иногда насилие бывает неявным. Может казаться, что ты сам на это пошёл, но, на самом деле, тебя могли убедить, уговорить, запугать… И всё это считается насилием.
Мики резко отвёл взгляд.
- Я не
