Колокола весны - Анатолий Никифорович Санжаровский
Дедок сморщился, как попенгаген после бани. Плюнул и отпал.
А мне тоже край некогда.
Кинулся я бешеным порядком искать новый старт.
Теперь предстояло бежать десять километров по улицам города.
На этом старте публика покультурней. Не давятся, как хрюши у пустого корыта. Не толкаются. Уступают друг дружке. Мол, путь долгий, на финише сочтёмся.
Чтоб не мешать погорячливым бегунчикам, я из вежливости даже к обочинке взял. Увидал на тротуаре скамейку, хотел было присесть да как следует отдышаться от первого забега.
Но на присест я не раскошелился. Я и на ходу отдохну!
Иду себе ни шатко ни валко.
Ну… Пока я черепашился…
Без толкучки все уже промигнули.
Я немного вроде перевёл дух. Пора и мне, думаю, живей пошевеливать копытцами, и чуток наддал, пошёл своим коренным темпом.
Бегу я себе, бегу…
Проезжая часть улицы пустая, по бокам дружинники, за бордюром зевалкины. Всё как полагается.
А тут вдруг это уже дружинников нету, народец по всей улице распохаживает. Прохлаждается.
С чего бы таковские непорядки?
Смотрю, а передо мной сымают — висела поперёк улицы — красную широкую ленту со словом ФИНИШ.
Увидали меня, машут:
— Сердешный! Ты всё бежишь?! На кой? Тормози-и! Глохни-и-и! Поезд ушёл, молоко сбежало! Всё уже давно кончилось! Ордена все розданы. Все уже Бог знает когда ушли пить чай. Заворачивай оглобельки…
— А я могу ещё три раза по столько…
И бегу себе в удовольствие, бегу. Вошёл только во вкус.
Бегу назад, к старту, где оставил на весёлую мороженщицу свой задотряс.
Мда-а… Скоростёнка у меня аховая…
Ну кому нужна моя выдержка на дальность?
Она не уберегла от выговора даже "урожайного" председателя.
Выщелкнулся этот председателёк скупой. Крепче стали! Только радостно ручки потёр и прихвалился:
— Скупость в кармане не трёт, а простота всегда в дырках ходит.
Не дал из обещалки ни на одну шину.
И расплёв нас развёл.
15
Но от дела от своего я не отступился.
Каждое лето ездил я на свои кровные в новое место.
K лету, к теплу, старался я сбиться деньгами, подкопить. Всегда у меня копейка к рублю бежала, рубль собирала.
Ведь чем больше я имел, я дальше ехал…
Прохоровка на Курской дуге.
Харьков.
Севастополь.
Полтава.
Краснодон.
Волгоград.
Брест.
Куликово поле.
Тула.
Бородино.
Москва.
Новороссийск.
Киев.
Керчь.
Сколько уже излетал…
На одну Луну не заскакивал! А так везде отбыл. Сколько повидал… Сколько понаслушался всего…
Однажды перед поездкой захожу за закорючкой на маршрутный лист к одному райначпупсику.
Был такой высер Понитков.
Конопатый — воробьи мордотень обосрали, — капризный, с норкой. Посток с вершок, а спеси на целого министра. Не зря молвится, во всяком чину по сукиному сыну. Бегает этот Понитков по своему тупику,[67] как маятник, а не расписывается. Ехидно так со смешками гугнявит сквозь гнилые кривые бивни:
— Слушай! Ты что, паралитик? Да на хрена ты, квадрат, и таскаешь, и таскаешь, и таскаешь этот навоз? У нас что, своей грязи мало?
Обожгла мне душу его побранка. Закипел во мне ад.
"Да вы что?! Эта ж земля — как святыня! Как знамя!" — хотел я прокричать в ответ. А молчу. Толку нипочём не сведу.
И не стал я ни кричать, ни просто говорить. Кому было говорить? Нет, всё ж не ту страну назвали Гондурасом. Гондурас — страна дураков и дур. Там эти понитковы!
Напусти Бог смелости, а то и горшки полетят…
Ещё смеяться!
Ничего.
Как говорил один генерал, «последним смеётся тот, кто стреляет первым»!
И я выстрелил.
Сваял документишко для Москвы.
Так и так, писал, всё время я мечтаю объехать все наши города-герои. Места крупных боёв.
Из поездок я привожу политую кровью наших людей священную землю.
А у нас в районе один товарищ Понитков не понимает важности моего дела. Глумится надо мной. Он обозвал все мои поездки за священной землёй матом.
Через пять дней приехал подполковник.
Вижу, киснет у моего оконушка незнакомыш в военном.
Было это рано утром, на коровьем реву.
Чего в такущую ранищу? Откуда?
А, думаю, он не корова, я не солома. Не съест!
Напахнул на плечи выходной пиджачишко. Выхожу.
Пожал он мне так уважительно руку и долго, не без восхищения, как мне показалось, всматривался в мой значок мастера. Два других значка, за учебу, его не интересовали.
— Откуда у вас значок мастера спорта?
Я слегка трухнул и с пятого на десятое качнулся пояснять.
Рассказал, как размазал…
Подбежало времечко, когда весь смысл жизни я увидел единственно в этом значке.
Ездил я много. Полистай маршрутные листы. За десятерых мастеров отбарабанил!
А значка нет как нет.
Как его добыть?
Пo правилам мне к нему не подскребтись. Очень уж скользкие правила. Вчетвером — в группе не должно быть менее четырёх кактусов — нужно в одиннадцати походах прошлёпать три тысячи сто пятьдесят километров.
Ей-бо, и грустно, и смешно.
Грустно оттого, где я буду искать эту группу? В Двориках же кроме меня никто дальше кафешки «Улыбаловка» на велосипеде не катается. Даже в Воронеже — народу под мильон! — нету велосипедной секции.
С кем ехать? Не с кем. А один, по правилам, ехать не моги: не в зачёт твои страдания.
Дальше.
За отпуск я выскочу лишь в один поход. Значит, надо на одиннадцать лет растягивать эту резину? Нужно мне это как слепому очки… Гхэх! Стать мастером — это вам не в кандидаты наук пробрызнуть!
А смешно оттого, что эти три тыщи надо мусолить одиннадцать лет. Да я в одно лето больше накручиваю!
А мне поют, хочешь стать мастером — всю жизнь посвяти. Бросай-де свою деревнюху и дуй, где есть велосекция. Меня сватали в Тулу. Сватали в Рязань. Там добыть мастера мне ничего б не стоило.
Но я не хочу покидать свою землю. Свои Дворики. Не хочу спокидать свои грешные вавилоны. Как-никак сам выводил. Только тут и чувствуешь себя человеком…
Озорною метельною дымкой
Принакрылись поля и луга.
На чужбине мы лишь невидимки,
А на Родине мы — берега.[68]
И вот вернулся со значком из армии Митя Просветов. По-уличному Дрюша. Хватанул по какому-то виду.
