Жена Дракона - Анна Бабина
Она дважды пересекла двор вдоль и поперёк, и вдруг увидела Танюшу. Двухлетняя дочь невозмутимо шагала по проезду прямо под колёса сдающего назад автомобиля соседа. Девочку водитель, конечно, не видел.
Катя потом не могла вспомнить, как все произошло. Она очнулась, стоя на тротуаре под деревьями и до белизны в пальцах прижимая к себе Таню. От головы к ногам струилась горячая тяжесть, как бывает после пережитого смертельного страха.
Тут же как из-под земли вырос Дракон. В руке у него шипела бутылка минералки.
–
Ты чего, как будто призрака увидела? – спросил он весело.
Катя потом жалела, что не ударила его по довольной физиономии. Вместо этого она выпалила:
–
Идиот, – и быстро пошла к дому.
–
Ты чего, белены объелась?
Он догнал ее и бодро зашагал рядом.
–
Почему у тебя ребёнок в темноте один бегает под колёсами?
Катю душила слепая животная ненависть. Она осознала, что, если бы с Таней что-то случилось, она бы убила его. Отравила. Задушила во сне подушкой. Зарезала большим кухонным ножом.
–
Катя, ты не в себе. Я был рядом. Я все видел.
–
Ах ты ещё и видел?
Она резко остановилась. Таня, чувствуя состояние матери, разрыдалась.
–
Ребёнка вот напугала, больная! Тише, Танюша, мама просто перенервничала.
–
Да, я перенервничала, – с истерическими нотками в голосе выкрикнула Катя. – Ты не понимаешь, что могло случиться?
–
Успокойся!
Дракон перешёл в наступление, больно сжал ей руку.
–
Я воспитывал Таню. Она не хотела идти рядом, и я сказал, что тогда она пойдёт одна. Я все контролировал. Не будь дурой.
Катя с удивлением почувствовала, что хочет сказать что-нибудь этакое из репертуара маминых соседок по военному общежитию.
–
Ты подверг её жизнь опасности. Неужели ты не понимаешь?
–
Я старше тебя и, наверное, больше понимаю в детях. Все, что я делал, нормально. А ты ведёшь себя, как тупая квочка. Остынь.
И он вразвалочку пошёл к дому.
Утром следующего дня, выглянув в окно, Катя увидела Дракона. Он сидел на спинке скамейки с красным термосом в руках. Время от времени он подносил его ко рту и делал глоток.
Вскоре возле него остановилась женщина с коляской, присела на край скамейки и наклонилась к колесу. На женщине была приметная лазоревая курточка с белым мехом на капюшоне. Что она делала с колесом, Катя не видела, но у неё явно не ладилось, и она выглядела раздражённой.
Дракон придвинулся ближе и что-то спросил. Женщина сначала ответила односложно, даже отодвинулась, но он продолжал говорить, активно жестикулируя, потом указал на одно из колёc, бодро соскочил со скамейки и опустился на корточки.
Катя уже знала развязку истории. Она отошла от окна и потянулась за туркой. Дракон собирает группу поддержки. Ему нужны зрители и болельщики.
Катя с Танюшей вышли из дома ровно в полдень. День был пасмурный, ветреный, но на бульваре, как назло, было полно народу. Если они хотят хлеба и зрелищ, то второе получат точно.
Она, конечно, догадывалась, что будет, но такого не ожидала. Дракон в очередной раз продумал всё до мелочей. Это так в его духе…
Катя вышла к зрителям в старом пуховике для прогулок и с нелепым пучком на голове. На Драконе была яркая финская парка, чистые светлые джинсы и начищенные до блеска офисные туфли. И во всём этом великолепии он рухнул перед ней на колени.
Это оказалось настолько неожиданным, что Катя отпрянула назад, к спасительной двери подъезда, поспешно толкая за спину Таню. Будь они в Древнем Риме, толпа, наверное, взвыла бы от восторга.
–
Я больше не могу, – выкрикнул Дракон – ни истерично, ни визгливо, прекрасно поставленным голосом. – У меня сил не осталось. Я с ума схожу, Катюша.
Спиной Катя ощущала дрожь, которая колотила Танюшку.
–
Встань, – пробормотала она, едва разлепив спекшиеся губы. – Не устраивай сцены. Ты с ума сошёл! Я вызову полицию.
–
Звони, звони в полицию! Пусть забирают! Пусть руки крутят! Я ради дочери… – он запнулся и шумно вдохнул воздух, будто подавившись рыданием.
Вокруг стали собираться. Прохожие замедляли шаг. Головы, как на ниточках, поворачивались к ним. Кто-то достал телефон и приготовился снимать. Катя разозлилась:
–
Цирк окончен, товарищи. Приходи с решением суда. Таня, пошли.
Они шли, а Дракон полз за ними. Кате вспомнилась далекая, незнакомая, давно уже умершая Калинина, которая ползла по грязи за гробом Катиной прабабушки, только после смерти увидев в ней человека. Ей неожиданно стало до тошноты противно. Она обернулась:
–
Встань, не позорься.
Он остановился и опустил глаза. Не узнай его Катя за эти годы, поверила бы. Поползла бы следом. Закричала бы на себя саму: “Ату её, ату!”
–
Пап, встань.
Таня вывернулась из-под Катиного локтя и шагнула к Дракону. Кате стоило немалых усилий не схватить её за капюшон.
–
Танюша, золотко моё, кровиночка, папа тебя любит, любит…
–
Не надо. Уходи. Я не хочу тебя видеть.
Он поднял на Катю глаза – страшные, темные, как осенняя вода. Сверху, у самой кромки плескалась обида и боль. Такие натуральные. Даже слезы, кажется, появились. Но внутри, в самой лешачьей глубине, в омутах и под корягами, жило зло, которое терпеливо ждало своего часа.
–
Ты… – пробормотал он, ткнув в Катю изящным пальцем, – всё поломала.
Встал, отряхнул колени и пошел прочь. Плечи опущены, ноги сведены дрожью. Фигура трагическая. Катя даже через толщу пуховика кожей ощущала чужие взгляды – они жгли, как серная кислота. «Сука, стерва, – слышала она шелест в ушах. – Такого мужика изводит, такого отца… Вертихвостка. Шалава. Змея подколодная…»
–
Надо идти, мама, – напомнила Таня, коснувшись щекой её ладони.
От этой неожиданной трогательной ласки Катя задохнулась. В эту минуту Таня казалась старше и мудрее её самой.
Пресный пасмурный свет, смешанный с ветром, тек между домов, шевелил голые, будто обугленные деревья, швырял в прохожих оставшийся с зимы мусор. Углы домов, исчирканные потеками соли и сажи, торчали из остатков снега, как острые ключицы.
–
Только не туда, – прошептала Катя, – пойдем погуляем.
Она была так опустошена встречей с Драконом, что совершенно забыла о страхе, и сама, по доброй воле, уходила от дома всё дальше и дальше. И даже не оглядывалась. Нет, один раз оглянулась, чтобы убедиться: он не идёт следом.
25
Ночью, лежа в темноте и зябко кутаясь в старое комковатое одеяло – вата в ацетатном шёлке, тяжелое, как плащ-палатка – она вспоминала, как перед ними распахнулся простор набережной. За спиной лежал Остров и светился мертвенным серо-голубым светом зимнего дня. Нева дохнула в лицо мертвым ледяным холодом, потянула Катю к себе. Ветер рвал капюшон, шапку, волосы, полз в рукава, задувал в уши.
