Панас Мирный - Гулящая
- Что ты тут плетешь? - перебил его Загнибеда.- Отче честной! Благословите хлеб-соль.
Отец Николай встал и начал благословлять.
- Начинается... Слышите! Начинается! - выбежав в другую комнату, крикнул Колесник.
- Что начинается?
- Да вот,- показал он на светлицу.
Там около стола с хозяином чокались гости: батюшка, дьякон, Рубец, Кныш... Громко звенели чарки; у всех весело блестели глаза... Туда устремился и Колесник.
- Просим, добрые люди, отведайте хлеба-соли,- приглашал Загнибеда.Спасибо, что не гнушаетесь нами, не забываете,
- А у вас таки богатый стол! - сказал ему батюшка.
- Да ведь в этом вся наша радость, отец Николай! Вся наша радость... Что нам со старухой осталось? Детками господь не благословил... Так хоть добрые люди придут, поговорят... Вот и вся наша радость... Оно, правда, нынче за все втридорога дерут. Да как подумаешь: к чему нам это богатство? для кого копить? Умрешь - с собой не возьмешь... Прошу покорно... Отец Николай! Антон Петрович! Федор Гаврилович! Кто же после первой закусывает?.. А вы что стоите? - кричит Загнибеда дьячку.- Ай-ай!
Снова все сбились вокруг стола; среди прочих и старый дьячок трясет головой.
- Смотри и сегодня не налижись, как вчера! - прикрикнула на дьячка высокая тощая старуха, с белесоватыми, точно оловянными глазами, дернув его за рукав так, что он покачнулся.
- Евфросиния Андреевна! Евфросиния Андреевна! - тихо сказал дьячок.Ведь тут... чужие... ведь тут люди...
- А вчера видел людей? А молодиц небось разглядел?
- Так его, так! - вмешался в ссору супругов Колесник.- Под орех его разделайте, Евфросиния Андреевна! Чтоб не бегал так за вашей сестрой. А то в церкви апостола читает, а молодицам в сторону шепчет "шветик"!
- И вы против меня! - сказал дьячок, опрокинув рюмку водки.- У меня вот и зубов во рту нет!- И он показал свои почерневшие десны.
- А зубы-то тут зачем? Поцеловать да еще укусить, что ли? - подшучивал Колесник.
Все так и прыснули, а старая дьячиха менялась в лице и вращала глазами, как ведьма. Дьячок боком-боком, да и выбежал на кухню.
- Вы, Евфросиния Андреевна, за ним все-таки присмотрите,- дразнил Колесник дьячиху.- Вы на то не глядите, что у него зубов нету. Он и без зубов никому спуску не даст. А если бы ему да зубы!
- Разве я не знаю? - проворчала дьячиха.- Знаю! Сорок лет с ним прожила - знаю! Сказано: жеребец!
Хохот поднялся со всех сторон. Гости со смеху помирают, животики надорвали; а Колесник - хоть бы тебе что - только глаза блестят.
- Правду, святую правду говорите, Евфросиния Андреевна,- подмигивает он,- сущий жеребец! Вот и сейчас: убежал на кухню... Знаем мы. Хоть и стар, да хитер... Там у Петра Лукича новая служанка, да еще, дуй ее горой, такая ядреная девка... Вот куда его потянуло! Вот куда он удрал!
Дьячиха, расталкивая народ, вне себя помчалась на кухню. Гости хохотали; кое-кому вздумалось пойти поглядеть, что будет с дьячком.
- Пойдем! - звали они Колесника.
- Ну их! - ответил тот.- Почудили, и хватит, пойдем выпьем.
Одни пошли на кухню, другие с Колесником - к столу, где важно восседали батюшка, дьякон, Рубец, Кныш.
- Какая теперь наша служба? Какие наши доходы?- говорил батюшка Рубцу.- Вот когда у господ крепостные были,- вот тогда другое дело! Тогда были доходы! Бог дал праздник... сейчас везут тебе из имения: один одно, другой другое... да целыми возами... А теперь что? Разве на эти гроши проживешь? Да и их как начнут делить!
- Господь не оскудевает в своей милости! - проворчал, поднимаясь, дьякон и потянулся за чаркой.
Молодой батюшка только головой покачал.
- Любимец протопопа, так ему ничего,- тихо сказал он, вздыхая.
- Ну и протопоп же у нас! - прибавил Рубец.
- Христос воскрес! - рявкнул дьякон, как в большой колокол ударил.
- Воистину! - ответил, подходя к нему, Колесник.
- Вот! - обрадовался дьякон.- Это по-моему! А то плачется!.. Доходов у него нет, молодой попадье шиньоны не на что покупать,- бубнил он Колеснику как будто на ухо, но так, что все слышали.- Пореже пускал бы попадью с кавалерами шляться, вот и доходы были бы,- прибавил он и отошел.
За столом стали судить протопопа. Загнибеда говорил, что его все прихожане не любят, что он дерет с живого и с мертвого: если кто жениться задумал - меньше чем за четвертную не повенчает, умирает кто - гони десятку, а крестить надо - трешницу готовь. Рубец перебирал все его провинности перед покойным отцом Григорием: он его допек! он его в гроб вогнал! Кныш всех поражал, рассказывая про бумаги, какие попадались ему в полиции... Отец Николай только глубоко вздыхал.
А в кухне тем временем раздавался неистовый хохот. Смеялись над пономарем. Рябой и нескладный, он как пропустит чарочку, другую, так сразу начинает любезничать с бабами. Старая ли, молодая ли - ему все равно выходи за него замуж, и кончено! У него и хата своя и сундук есть, а в сундуке десять кусков полотна. И земли на его долю из руги десятин пять приходится, и с кружки рублей пятьдесят, да и за перезвон перепадает. Он один знает, по какому покойнику как звонить. Кто сколько даст - так он и звонит! Гривенник даст, на гривенник зазвонит, двугривенный - так на двугривенный, а за рубль - так оттрезвонит, что слеза прошибет! Говорят, пустое дело звонить - потянул за язык, да и все! Нет, и к колоколам с неумытым рылом не суйся!
Все знали, что он женат; один он этого не признавал, потому что так был пьян, когда венчался, что в глазах у него было темно. Да и жена с ним не жила, таскалась по шинкам да гуляла с солдатами. Трезвый он был тише воды, ниже травы; зато как подвыпьет, так откуда у него только прыть берется: куражится, хвастает, так и сыплет словами.
Вот и теперь. Давно ли он сидел на кухне один, опустив на грудь свою победную голову? Никто не пригласил его выпить и закусить, сам он тоже никому ничего не сказал. Христя стояла около печи и, посматривая на него, думала: чего это он сидит здесь один, не ест, не пьет, и к столу его никто не просит?
Но тут в кухню заявился толстый лавочник.
- Тимофей! А ты что тут сидишь, голову повесил, не ешь и не пьешь? И, недолго думая, он схватил пономаря за руку и потащил к столу.
Недолго они пробыли там, но вернулся Тимофей уже другим человеком: выпрямился, приосанился, глаза горят, брови шевелятся, тонким усом так и моргает. Христя никак не могла удержаться, чтобы не расхохотаться.
- Ты чего смеешься? Ты кто такая? - пристал он к Христе, так забавно шевеля бровями, что как та ни сдерживалась, но не могла не смеяться.
- Да это...- еле ворочая языком, сказал толстый лавочник,- да это девушка!
- А коли девушка, так почему замуж не идешь? - спрашивает Тимофей.
- Да она бы не прочь... так женихи не случаются.
- Фу-ты! - удивился Тимофей.- Да какого тебе жениха надо?
- Сватай, Тимофей, ее,- сказал кто-то из кучки гостей, которые стали собираться вокруг них.
- А что? Разве не пойдешь? Ты не гляди, что я в грязи: хоть и шлепнулся в грязь, а все одно князь! - крикнул он, как петух, притопнув ногой, и так моргнул усом, что все прямо померли со смеху.
Громовой хохот раздавался в кухне, но Тимофея это не смутило. Он подошел к Христе поближе и стал нежно заглядывать ей в глаза. Христе сначала было смешно, но, когда в кухню набился народ, ей стало стыдно и страшно... Потупившись, она отошла в угол, к кочережкам. Тимофей за нею.
- Серденько! - взвизгнул он и даже подпрыгнул.
- Чего вы пристали ко мне? Убирайтесь! - сказала с досадой Христя.
- Паникадило души моей! - взвизгнул он снова и ударил себя в грудь.
Гости так и покатились со смеху, а Тимофей стоит перед Христей, бьет себя в грудь и декламирует:
- Вот та, которой жаждала душа моя! Приди же, ближняя моя, добрая моя, голубица моя! Приди в мои объятия! - И, расставив руки, он собрался уже было заключить Христю в объятия.
- Тимофей! Это что такое! - раздался позади него голос.
Тимофей оглянулся - и руки опустил: перед ним стоял батюшка.
- Совсем девушку смутил,- сказал отец Николай, взглянув на Христю, которая, зардевшись как маков цвет, стояла у порога.
Тимофей попятился, давая дорогу батюшке, который собрался уже уходить и прощался с хозяевами и гостями.
- Отец Николай! А посошок разве выпить не полагается? - сказал Загнибеда, ласково заглядывая батюшке в глаза.
Отец Николай засмеялся.
- Посошок? А чтоб вас! Ну, уж давайте!
- Я вам наливочки,- хлопотал Загнибеда.- Такая наливочка - пальчики оближешь! Олена Ивановна! наливочки сюда! позапрошлогодней! - крикнул он жене.
Олена Ивановна принесла бутылку.
- Сама и угости. От тебя вкуснее! - сказал Загнибеда.
Олена Ивановна налила.
- Хороша, хороша! - похваливал отец Николай, смакуя каждый глоток.
- А вам, отец дьякон? Наливочки? - угощает Загнибеда.
- Э, свинячье пойло! - крикнул тот.- Горелочки! мне горелочки!
- А может, ромку напоследок? У меня хороший ромок - у немца брал.
- Не терплю я этих заграничных штучек. От них только в животе урчит да голова трещит. Нет лучше пития, как родная горелочка! Чем больше пьешь, тем кажется вкусней! верно? - крикнул он, хлопнув Колесника по плечу.
