Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
– Как вы сказали?
– Гретопадение. Грета, Грета. Как её?.. Тумберг, что ли? Унизиться до прославления полоумной девчонки, которую СМИ чуть ли не в Жанну Д’Арк вознесли. Кумирню устроили. Самолётами не летает, океан на шлюпке переплывает, – будто цистерны морских лайнеров святым духом заправляют, а не мазутом. Стыдно, горько, грешно. И затхло. Уважаемый Аркадий Михайлович, это же не трагедия, даже не фарс, – низкопробный водевиль.
Для Подлевского такие речи были в новинку. Да и Соснин заслушался, подумал: «Ну и Филоныч! Жжёт!»
А Черногорский, без тостов осушая бокал за бокалом, – Дмитрий подливал понемногу, – начинал входить в раж. Поистине он был гением разговорного жанра. Головы, впрочем, не терял, с логикой был вполне в ладах, но, видимо, очень уж хотелось ему блеснуть перед неведомым олигархом, показать себя во всей творческой красе. И выяснилось вскоре, что его броские рассуждения были всего лишь прелюдией к гораздо более крупным темам, которые Никита излагал с позиции профессионального журналиста, глядящего на события, на всё и на всех со своей, особенной точки зрения. Часто парадоксальной, порой ироничной, иногда циничной, не всегда безгрешной, но обязательно интересной.
Увертюра завершилась после четвёртого бокала, – сто пятьдесят с прицепом, прикинул Соснин, – когда Подлевский спросил о ситуации в стране в целом, – разумеется, с точки зрения журналистского сообщества.
Филоныча будто током ударило. Он взвился:
– Какое сообщество, Аркадий Михайлович? Кто в лес, кто по дрова, от газеты «Правда-кривда» до радио «Йеха-потеха». И каждый жизнь под свою выдумку подгоняет. Неистощимо! Простое чтиво теперь никому не нужно. Как в сказке: добудь то, не знаю что. И не добудь, а добывай – неусыпно! Верно когда-то, кажись, Сурков сказал: Россия – это плохо освещённая окраина Европы. Всё у нас шиворот-навыворот. – Вдруг запнулся, как в прошлый раз, и добавил с вызовом: – Было!
Отхлебнул коньяка, заговорил спокойнее.
– Конечно, Аркадий Михайлович, журналистская среда, она не простая, особенная, я бы сказал, другой такой и не сыщешь. Ведь через нас элита навязывает людям свои представления о ценностях жизни, – это роль, я вам скажу, историческая. Потому одно пишем, а в уме, думаете, два? Чёрта лысого! Не два, а все двадцать. Каждый, о чём бы ни писал, знает тему вдоль и поперёк, до тонкостей, ку-уда больше, чем в статье излагает. Да такое знает, о чём и писать нельзя. Всё равно редактор в корзину отправит, а потом, глядишь, из редакции начнёт выжимать, висишь, как пуговица на последней нитке, в любой миг отлетит. Вот и приходится петли метать, очки втирать, чародейничать. Самоцензура в нашем деле – это самосохранение. Иной раз и на цыпочках ходишь, не то рукава от жилетки только и останутся, семья – зубы на полку. Но между собой-то мы честь-честью, изустно-то, за столом, как сейчас, правду-матку острым ножом режем. Такого, говорю, профессионального сообщества больше и нету.
Соснин почувствовал, что Подлевский сделал стойку. Да, не для того Аркадий затеял эту пьянку на приватной квартире, чтобы познакомиться и сойтись с кем-либо из известных журналистов. Какой-то иной был у него прицел, и только сейчас разговор начинает приближаться к его интересу. Дмитрий был заинтригован замыслом Подлевского и, потихоньку освежая бокал Филоныча, ждал развязки, попутно предаваясь размышлениям о превратностях судьбы.
Этот большой дом на углу Пушкинской площади был ему хорошо знаком. Когда-то именно здесь, в другом подъезде, он брал интервью у Александра Проханова, дивясь уникальной коллекции бабочек – под стеклом, на стенах, – которую Проханов собрал в годы писательских странствий. И вот теперь, опять в этом доме он переживает ещё одно удивление: загадочная конспиративная квартира, пока непонятное, однако вовсе неспроста прощупывание Подлевским Филоныча.
– Никита, но разве есть в наши благословенные времена свободы слова запретные темы для СМИ? – с деланным изумлением и, конечно, с подвохом спросил Аркадий. – Говоря по—вашему, кто в лес, тот не напечатает, зато тот, кто по дрова, должен вроде бы взять с удовольствием. Приведите хотя бы один пример, чего нельзя. В рамках закона, разумеется.
Филоныч аж глаза выпучил от забавного вопроса, воскликнул:
– Да таких примеров тьма-тьмущая!
– Ну хотя бы один.
Черногорский задумчиво уставился на хрустальную люстру. Отвечая, вернулся к прежней многословной витиеватости, видимо, обдумывал, что и как сказать.
– Если нырнуть в историю, то можно припомнить, что во время оно, после Наполеона, во Франции начали изготовлять новейшие, – понятно, по тем временам, – домашние светильники. И что же? Для роста прибыли производители тех светильников потребовали упразднить в домах окна за ненадобностью, есть, мол, теперь внутреннее освещение. – Сделал паузу, вроде как воздуху в грудь набрал перед залпом? и горячо выдохнул: – А госпожа Набиуллина ради эффективности экономики предложила закрыть не только нерентабельные производства, но и ликвидировать дотационные бывшие эсэсэровские закрытые города – их содержать дорого. А жителей переселить в миллионники, что гораздо выгоднее. Ничего себе, глава ЦБ! Сорви-голова баба, буйная! На мой-то взгляд эта потрясающая идея ну ничуть не уступает по прозорливости замыслу ликвидировать окна в жилых домах. И с таким типом мышления руководить ЦБ? – Взорвался. – И скажите, уважаемый Аркадий Михайлович, где я, боязливый раб обстоятельств, сегодня могу опубликовать статью о безумной банкирше? Зашибись-застрелись, нигде! Ни за что! Дифирамб ей пропеть, панегирик – это ради Бога, сколько угодно. А-а, молчите… А кто сегодня опубликует мою статью о парадах мерзости, о том, как воюющая ныне за нравственность молодёжная газета в девяностые годы устраивала в Лужниках конкурсы сисек, ради рекламы сея развраты? Чёрта лысого! Никто! Тоже молчите… А зачем наш посол во Франции вручает премию переводчику романа
Сорокина? Зачем великую русскую литературу унижает? Я написал, да кто тиснет?.. А кому нужна статья о том, как некий известный словоизвергатель в апреле сего года – да, да, сего года! – громогласно объявил, что через полтора месяца в России неизбежен социальный взрыв? Скажи на милость, какая кукуха, какой пророк, ишь какой фортель выкинул. А зачем? Медийная личность, жизнь разлюли-малина, кукарекает к ночи, заснуть не
