Негатив. Портрет художника в траурной рамке - Лев Михайлович Тимофеев
«Ты, что ли, тоже считаешь меня аморальным?» — спросил он Дашулю.
«Не знаю, — сказала она. — У меня такое чувство, словно мы с тобой, взявшись за руки, шли беспечно по улице, и нас обоих грубо схватили, затащили в парадное и изнасиловали. А мы отряхнулись и теперь как ни в чем не бывало идем дальше и мирно беседуем о высоких материях… Я не хотела тебе говорить, но меня ведь тоже вызывали. И спрашивали о тебе: что муж читает, что пишет? И я не сумела промолчать и подписала семь листов протокола — рассказала, что ты читал в прошлом месяце, что в позапрошлом, что год назад… Когда читал Шпенглера, когда Ясперса, когда Сартра… Я тебя сдала, понимаешь? Я… тебя… сдала», — сказала она с расстановкой. Она явно была на нервном взводе, ее трясло.
«Что ж тут особенного, — попытался он успокоить ее, — Шпенглер… Ясперс… Все это есть в городской библиотеке, разрешенное чтение. Ты все сказала правильно».
«Что — правильно? Что тебе правильно? Как же ты не понимаешь, чурбан равнодушный! — Теперь она уже плакала и, стоя перед ним, словно перед закрытой дверью, в такт каждому слову слабо стучала кулачком ему в грудь. — Я… сдала… им… нашу… жизнь, и следователь под этим расписался. Оприходовал. Тебя сдала, саму себя, наше чтение, наши разговоры, нашу любовь… Понимаешь наконец? Ты все это так придумал, ты, ты. Это из-за тебя, из-за тебя, из-за тебя приходится терпеть такое унижение…»
Он, честно говоря, не очень понимал, из-за чего истерика. Да, в силу неординарности мышления у него всегда будут сложные отношения с властями: отныне такова его (а значит, и ее) жизнь. Разве не верную тактику оба они выбрали при столкновении с КГБ: он — осознанно, рассчитанно, она — интуитивно следуя за ним? Но тот конкретный эпизод закончился, все прошло, он, слава богу, остался на свободе, и можно работать дальше и жить как жили. Что же теперь так убиваться?
Иногда он думал, что, может быть, ее повышенная в последнее время нервозность объясняется какими-то физиологическими причинами. Ну вот, например, у них не очень-то складывается сексуальная гармония. Но когда он заговаривал об этом, она только раздраженно отмахивалась: «Как раз все наоборот». Что значит «наоборот», она не объясняла и вообще не любила говорить на эти темы.
Так или иначе, но от ее прежней восторженности ничего не осталось. Она, может, потому и согласилась, чтобы Закутаров поехал с ней к Эльве, — надеялась, что старик поможет… И он действительно помог. «Не знаю, как надо было вести себя в КГБ, и никогда и никому на этот счет советов давать не буду. И осуждать никого не буду, — сказал Эльве, когда неловкость первого общения совсем исчезла и речь уже впрямую пошла о неписаном нравственном кодексе диссидентов и о статье Закутарова. — Мне значительно важнее ваши конструктивные идеи. Ваша статья — замечательно верный и важный документ. Таких трезвых мыслителей, как вы, в нашей стране остро не хватает. Вам совершенно чуждо русское нравственное кликушество, и в этом ваше колоссальное достоинство! Я убежден, что самая большая беда России — примат нравственного чувства над разумом всегда и во всем. («И над чувством исторической гармонии», — подумал Закутаров.) Помните, сказано: «Иди и гибни — дело прочно, когда под ним струится кровь». Нет ничего опаснее этого русского предрассудка. Где сегодня дело, ради которого «иди и гибни»? Война с коммунистическим режимом? Но режим — это не десять членов Политбюро. Режим — это вся страна и шестьдесят лет ее истории. Погибнуть, чтобы разверзлась глубокая пропасть между «мы» и «они»? Между теми, кто «живет не по лжи», и теми, кто состоит у лжи на службе? Но где эта пропасть разверзнется? Сколько народу свалится в нее с обеих сторон? Что такое борьба противоположностей, связанных одной и той же аортой, омываемых одним и тем же кровотоком времени? Это путь к катастрофе. Мы все в этой стране — единый организм. Больной, но все равно единый. Мы осьмушки истины, разнесенные в противоположные стороны. Вот разумное дело: собрать эти осьмушки воедино. Сначала в себе самом. Установить мир в душе. И показать другим, как это делается».
Хорошо говорил старик! Надо наводить мосты между противоположными краями пропасти, — ну вот между властью и диссидентами, в частности… Мосты — сегодня ключевое слово…
В тот первый вечер засиделись далеко за полночь, и когда встали, чтобы разойтись спать, они со стариком были уже совершенно своими людьми. И Закутаров, несколько стыдясь, подумал, что вот ведь, в первый момент по приходе сюда почудился ему, глупому ревнивцу, некий двусмысленный «треугольник».
«Я рада, что ты понравился Эльве», — тихо сказала Дашуля, когда они остались одни в кабинете, — здесь она постелила на большой низкой тахте. В ее голосе все-таки оставалось какое-то отчуждение, или она просто очень устала. «А год назад ты тут где спала?» — спросил Закутаров. Она свободно показала рукой на тахту и, видимо, хотела ответить, но запнулась и внимательно посмотрела на него: «Господи, какой ты все-таки пошлый малый».
«Я тебя люблю, я тебя хочу», — обнимая ее, прошептал он, когда они легли. «Давай спать, — сухо сказала она, отстраняясь, — я сегодня дико устала. И потом… мне кажется, я беременна».
6
Когда простодушные интервьюеры (в большинстве своем — молодые женщины) спрашивали Закутарова, какова цель его жизни (пожалуй, взрослый мужик никогда и не возникнет с таким дурацким вопросом), он всегда, не задумываясь, отвечал: «Движение вперед». «А как узнать, в каком это направлении — вперед?» — настаивали самые дотошные. Можно бы, конечно, как-нибудь по-черноморски плоско отшутиться (например, «там, где брошка, там перед»), но он никогда не опускался до шуток с журналистами (тем более — с журналистками) и всегда отвечал всерьез и старался изложить свои мысли с предельной простотой, ясностью и искренностью, как ближайшим друзьям: «Вы правы, заранее никогда ничего не знаешь. Просто никогда не следует стоять на месте, всегда надо быть в движении, и как-то само собой оказывается, что движение — всегда вперед».
Когда позволяло время (работа в президентской администрации, бизнес АПРОПО, курс политологии в РГГУ, семейные заботы и, наконец, фотография, — а временами прежде всего — фотография: работа с натурой, эксперименты со светом, постановки в ателье), он никогда и никому не отказывал в интервью, даже заведомым идейным противникам из числа коммуно-патриотов, — считал, что, если предоставляется возможность, надо выступать перед любой
