Настоящая история мадам Баттерфляй - Рей Кимура
Судзуки подскочила к ее кровати и с воодушевлением сообщила:
— Только что медсестра сказала мне, что вам гораздо лучше и, возможно, уже послезавтра вы сможете вернуться домой! Жду не дождусь, когда мы снова будем дома!
Тёо-Тёо кивнула, пытаясь выказать больше энтузиазма, чем чувствовала. Она была не против остаться в больнице, потому что та служила ей убежищем, где ей нужно было думать только о том, чтобы поправиться, и ее не тревожили никакие демоны.
Бедная Судзуки, последние несколько дней стали для служанки такими тяжелыми, что удивительно, как это она не собрала вещи и не отправилась обратно в деревню!
На следующий день в больнице поднялась суматоха, потому что Тёо-Тёо-сан пришел проведать мистер Шарплесс из американского консульства. Персонал никак не мог взять в толк, почему дипломат из посольства нес на руках умирающую девушку всю дорогу до больницы, и им оставалось лишь шепотом обмениваться предположениями.
Шарплесс сообщил руководству больницы об обстоятельствах Тёо-Тёо и роли, которую в них сыграл Бенджамин Пинкертон, потому что опасался, как бы персонал в своих домыслах не приписал эту роль ему самому.
Однако на этом он и остановился: все равно репутацию можно защитить лишь до определенной степени.
— Уж не знаю, благодарить ли мне вас, Шарплесс-сан, но я слышала, что вы несли меня на руках всю дорогу сюда, — первое, что сказала Тёо-Тёо, завидев американского дипломата.
— Приятно было бы услышать «спасибо», — насмешливо ответил Шарплесс, но улыбнулся: он чувствовал неимоверное облегчение от того, что Тёо-Тёо выкарабкалась, избавив его от множества неприятностей, объяснений и ответственности за случившееся.
— Нет, Шарплесс-сан, — не согласилась Тёо-Тёо. — Я желала умереть, а вы мне помешали, поэтому я не могу вас благодарить.
Шарплесс знал, что не стоит с ней спорить, поэтому промолчал. Ему вспомнился совет, который он получил, когда только приехал, чтобы занять свой пост в Нагасаки: «Когда вы в чем-то не согласны с японцем, пожалуйста, не пытайтесь возражать по-американски. Не в их культуре спорить, они просто замолкают и остаются при своем мнении!»
Несколько дней назад он отправил Пинкертону сообщение, в котором безо всяких экивоков рассказал, что случилось, и заявил, что это его вина. Почти сразу же пришел ответ с многословными извинениями, предложением послать Тёо-Тёо некую сумму денег и запоздалой просьбой сообщить ей, что у Дзинсэя все прекрасно.
Шарплесс передал извинения и предложение денег, но ничего не сказал о Дзинсэе, потому что видел, что несчастная мать, которая только-только начала принимать пищу, еще слишком тяжело переживает утрату.
— Рад, что вы выглядите намного лучше, Тёо-Тёо-сан, — сказал он и медленно опустился на жесткий деревянный стул возле ее постели, все еще чувствуя боль в спине оттого, что несколько дней назад нес Тёо-Тёо на руках три километра. Такая боль могла пройти нескоро — еще одна претензия, которую он предъявит Бенджамину Пинкертону, когда однажды вернется в Америку.
— Врачи говорят, что через два дня я смогу вернуться домой, Шарплесс-сан, — прервал его размышления тихий голос Тёо-Тёо. — Мне не хочется отсюда уходить, но я знаю, что не могу остаться здесь навсегда.
Хотя Тёо-Тёо еще сердилась на американского дипломата, она все равно была рада его видеть — его присутствие и поддержка каким-то образом утешили ее, помогли почувствовать себя в безопасности.
— Я снова стану сильной ради своего сына, Дзинсэя, — продолжала она тем же далеким голосом. — И каждый день буду писать ему письмо. Когда вы поедете обратно в Америку, вы возьмете с собой эти письма, Шарплесс-сан? Может быть, когда-нибудь он их прочитает.
— Да, конечно, — ответил он, скорее чтобы просто подбодрить ее, и у него получилось.
На этот раз Тёо-Тёо улыбнулась настоящей улыбкой, отразившейся в ее глазах, и сказала:
— Спасибо, это все, о чем я прошу.
Она немного поговорила с ним на запинающемся английском, и, когда Шарплесс собрался уходить, на душе у него было спокойно: теперь он знал, что с ней все будет хорошо.
К тому времени, как Тёо-Тёо выписали из больницы, в доме стараниями Судзуки не осталось ничего, что напоминало бы о случившейся здесь трагедии, кроме порванного татами посреди гостиной, с которым она ничего не смогла поделать.
Еще Судзуки сложила все игрушки и другие вещи Дзинсэя в мешок и убрала в осиирэ[13], подальше от глаз хозяйки. Она не хотела, чтобы напоминание об утраченном сыне спровоцировало новый приступ депрессии. Чистка была такой тщательной, что казалось, будто ребенка никогда не существовало — будто они с Тёо-Тёо вернулись в те дни, когда были только вдвоем.
К удивлению Судзуки, хозяйка, едва войдя в дом, повернулась к ней и резко спросила:
— Где вещи Дзинсэя?
— Я все их убрала, Тёо-Тёо-сан, подумала, что вам в вашем нынешнем состоянии не захочется напоминаний, — извиняющимся тоном ответила Судзуки.
— Нет, Судзуки, верни их на место, — велела Тёо-Тёо. — Когда я вижу вокруг его вещи, у меня на душе мир, потому что я знаю, что когда-нибудь мы снова встретимся. И сейчас мне нужна эта надежда.
Судзуки поколебалась, но не могла ослушаться приказа госпожи, поэтому неохотно достала вещи Дзинсэя, которые так надежно спрятала.
Тёо-Тёо зарылась лицом в детскую одежду, особенно в матросский костюмчик, который когда-то купила ему Судзуки, и стала вдыхать запах своего ребенка — это было все, что у нее осталось. Она велела, чтобы Судзуки вернула маленькую деревянную лошадь-качалку в угол комнаты, где та стояла раньше, чтобы Тёо-Тёо могла видеть ее каждый день.
Больница была для нее убежищем в первые дни после трагедии, но теперь, когда все успокоилось, она была рада, что вернулась домой. Однако перед ней стояли неодолимые трудности, в том числе и вопрос, как ей теперь жить дальше, что делать со своей жизнью.
ГЛАВА 16
В последние несколько месяцев работы в баре Маруямы Тёо-Тёо взялась дополнительно учить девушек основам английского, чтобы они могли как-то разговаривать с американскими моряками, толпой валившими в бар, когда их корабли останавливались в Нагасаки.
Ей нравились эти уроки, потому что девушки с большим рвением и энтузиазмом впитывали те немногие знания, которыми она могла с ними поделиться. Тёо-Тёо старалась не думать о том, что их энтузиазм на самом деле вызван желанием угодить парням с американских кораблей и получить побольше долларов.
Теперь, когда не нужно было больше ухаживать за Дзинсэем, Судзуки устроилась на местную шелковую фабрику, чтобы раздобыть денег, и каждый вечер возвращалась с руками, опухшими от многочасовой работы у станка.
При виде натертых рук Судзуки, почти каждый вечер отмокающих в чашке с
