Внутренний голос - Виктория Самойловна Токарева
Ковбой почувствовал, что Ханурик заваливается на сторону. Он остановил мотоцикл, обернулся, увидел струйку крови, идущую из угла рта. От водки кровь не течет. Он это знал точно.
Ковбой снял с себя шарф и ремень. Связал одно с другим. Потом закинул Ханурику за спину и связал узлом у себя на груди.
Ехать было неудобно. Приходилось двигаться со скоростью двадцать километров в час. Теперь уже ни на какую тусовку не поспеть. Жалко, конечно. Никто не знает, что такое лететь всем вместе по пустой ночной дороге. Молча. Мрачно. Скорость и ты сам сливаетесь в одно.
Но и Ханурика тоже жалко. Ковбой и курицу на дороге никогда не собьет. А тут целый человек.
Козел открыл глаза. Он ехал вперед ногами по длинному коридору. Козел испугался, что попал обратно в троицкую больницу, но стены были другие. И врач незнакомый, толстый, как булочник. Он шел рядом и смотрел на Козла.
– Что со мной? – спросил Козел.
– Много будете знать, скоро состаритесь. А вы ведь этого не хотите?
Но Козлу надо было знать. Тогда он вытащит себя за волосы, как Мюнхаузен из любого болота. А неведение его пугает. Он не может в потемках. Ему страшно.
– Скажите… – попросил Козел.
– Инфаркт легкого.
– А почему это бывает?
– Тромбик оторвался, – пояснил врач, – в легкое попал. Ваше счастье. Мог и в сердце. И в мозг.
– Его надо вырезать?
Козел боялся операции.
– Ничего не надо вырезать. Неподвижность и уколы через четыре часа.
Козла привезли в палату и сгрузили на кровать.
Палата была на двоих, но соседняя койка пустовала, была застелена аккуратно, без складочки, как в показательной казарме.
Пришла медсестра, сделала укол – тот самый, который рассосет тромб. Врач сказал: тромбик. Значит, маленький, как гречишное зернышко. И значит, инфаркт маленький. Поэтому его не распознали троицкие врачи.
Козел вернулся мыслями в Троицк. Сейчас бы Леонидова закончила дежурство и писала историю болезни, вернее, смерти Козлова Василия Петровича. А сам Василий Петрович, бывший Козел, лежал бы в морге с клеенчатой биркой на ноге.
На вскрытии выяснилось бы, что у него не было аппендицита, а был маленький инфаркт легкого, который во время операции превратился в обширный и привел к летальному исходу. На пятиминутке, или на летучке – как там у врачей называется. – Молодого бы укоряли: «Ну как же так?» А он бы ответил: «Во всяком производстве бывает брак. Три процента брака – это допустимая норма».
Козел попал бы в три процента брака.
– Больной виноват, – добавила бы Леонидова. – Он дессимулировал.
И виноват бы оказался Козел. Сам виноват в своей смерти. А теперь он виноват в своей жизни. Не поддался обстоятельствам. ПРОБИЛ в жизнь свое тело. Так же, как на киностудии ПРОБИЛ свою душу. И теперь он будет жить и снимать, что хочет и как хочет. И заработает. И отдаст долги. И увидит мир.
Но почему, почему так долго пришлось доказывать «козлам» и потратить на это половину жизни?
Почему надо ПРОБИВАТЬ свою душу и тело, оставляя мясо на заборе? Почему нельзя жить просто? Просто жить.
Козел закрыл глаза. Под веками было серо. Не черно, а серо. Значит, он засыпал.
Перекресток
Девушку звали Лидия. Но ей не нравилось это имя. Слишком деревенское. Она придумала себе имя Лика – так звали невесту Антона Павловича Чехова.
Чехов мурыжил Лику несколько лет, а в результате женился на Ольге Книппер. Почему? Потому что Ольга была артистка, а Лика – никто. Раба любви.
После Чехова Лика крутила роман с писателем Потапенко, но он тоже промурыжил и не женился. Вывод: надо быть личностью, тогда ты сама будешь выбирать и отбраковывать.
Сегодняшняя Лика решила стать киноактрисой. Она подала документы во ВГИК (Институт кинематографии), но ее не приняли. Не хватило данных – ни внешних, ни внутренних.
Лика решила переждать год и поступать еще раз. А за этот пустой год хорошо подготовиться, а именно: красиво двигаться и укрупниться как личность. А главное – блат. Было такое слово. Сейчас оно почти исчезло.
Блат – это значит иметь знакомство в приемной комиссии. А откуда у Лики такие знакомства? Мама – портниха, работает в ателье. Папы нет и не было никогда. Кому она нужна, беспородная Лика? Единственный козырь – молодость.
Лике семнадцать лет. Некоторые старички любят молодость. Но старичок нужен не простой, а статусный, желательно знаменитый, который мог бы замолвить слово в приемной комиссии. Артист, например, или кинорежиссер. Можно известный писатель, такой как Константин Симонов или Шолохов. Тогда они были еще живы и здоровы. Но Шолохов, говорят, пьяница. А Константин Симонов – равнодушный, устал от славы. Ему ни до чего. Он свое отлюбил.
У Лики был ухажер Ванька Дьяченко, с четвертого этажа. Но это не считается. Ваньке двадцать лет, учится в физкультурном институте, на плавании.
Однажды они с Ликой пошли летом на пруд, и Ванька переплыл этот пруд туда и обратно. Потом вылез и предстал, как скульптура Аполлона. Трусы у него были белые, мокрые. Они подробно облепили все стыдные места, Лика далее зажмурилась. Но все же успела заметить, что человек слеплен красиво и даже стыдные места нисколько не стыдные.
Ванька был ее ухажер, но Лика не считала себя его девушкой. Слишком прост. Слишком беден. И никаких перспектив. Кем он будет в дальнейшем? Тренер? Учитель физкультуры? И о чем с ним говорить? И что это за жизнь? Нет. Лика будет актриса. Ее будут узнавать на улицах. Ее портреты будут продавать в газетных киосках. Вот это жизнь…
Лика встала утром, сделала себе яичницу. Нечаянно перепутала банку с солью с банкой сахара. Яичница получилась сладкой. Ну да ладно.
Лика стала собирать передачу для бабушки. Бабушка жила в доме престарелых. Ее надо было подкармливать, поскольку персонал объедал стариков. Старики часто оставались голодными. Лика думала: «Как не стыдно»? А вот не стыдно. В дом престарелых сдавали лишних, никому не нужных, отживших свою жизнь, но задержавшихся на этом свете.
Бабушка Лики не была лишней, но ее хватил инсульт. Раньше это называлось «апоплексический удар».
В результате удара человек оказывается парализованным, лежачим. И ничего не сделаешь. Надо обеспечивать жизнедеятельность, а некому. Мама в восемь утра уходила на работу, возвращалась в шесть.
Лика могла бы дежурить возле бабушки,
