Океаны в трехлитровых банках - Таша Карлюка
Аленке одиннадцать лет, и у нее есть дар – поцелуй Бога: куда бы она ни пришла, тотчас вокруг нее собираются люди, желающие ее послушать. Они старше ее. Прочитанных страниц в их жизни больше. Они видели мир, защитили докторские, получили звания профессоров, когда Аленки еще не было на свете. Но они ее слушают! Слушают, затаив дыхание.
– Аленушка – мудрая головушка, – беспрестанно повторяет бабушка Геня.
Любимая старушенция права. Как всегда.
Аленка распаковывает чемодан. Семь дней я буду видеть, как она просыпается, и ждать, когда она уснет. Нас снова положат в одну кровать, она опять будет стричь мне ногти, чтобы я не царапала ее во сне, я снова обслюнявлю ее подушку и ночную рубашку. Она будет злиться, потом смеяться, а после обнимать и называть меня Чебурашкой. И вот она достает из чемодана мой заказ: трехлитровую банку с водой.
– В следующий раз тоже привозить? – спрашивает она.
– Конечно!
Она улыбается, пока я прячу банку себе под кровать, где уже стоят около двадцати бутылей с водой и наклейками: «Атлантический», «Тихий», «Индийский»…
– А что потом ты с ними будешь делать? – интересуется сестра.
– Еще не решила. Пока пусть будет так, как есть. Мне приятно засыпать и знать, что подо мной океаны.
– Разлитые по банкам… – смеется Аленка. – Хотя, знаешь, Фрося, я тебя понимаю. В этот раз я тоже хочу увезти с собой кусочки Киева, – говорит она уже серьезно. – Как думаешь, что мне взять? Нет, не отвечай. Мне нужно самой решить. Каждый раз, когда приезжаю к вам, понимаю, как много произошло без меня. Я даже наш дом не всегда могу узнать: стол вы переставили, люстру новую купили, обои переклеили. Как будто я в гостях, но здесь я всегда хочу быть дома.
Смотрю на нее… Как же она выросла. Год назад Аленка была здесь, и тогда это был ребенок с умом взрослого. Теперь передо мной сидит взрослый, которому очень не хватает того ребенка и всего, что было с ним. И сегодня я поняла, что быть взрослым – не так уж и приятно. Особенно когда понимаешь, что это навсегда и вернуться обратно нельзя. Поняла это впервые.
Утро двух женщин в нашей семье начинается одинаково. Велосипед – лежа на спине, скакалка, шпагаты, упражнения на пресс.
– Ну, Аленушка! Теперь самое важное! – говорит бабушка Роза.
– Да, бабуля! Сейчас я покажу тебе упражнение, которое уменьшает попу на три сантиметра в неделю, – сообщает Аленка.
Бабушка Геня с кастрюлей борща входит в комнату, ставит ее на подоконник, чтобы борщ немного остыл. Бабушка Роза и Аленка тем временем выполняют странное упражнение: сидя на полу, вытянув ноги, поочередно двигают ноги вперед.
– И шо ви таки делаете? Паркет натираете?
– Мама, это называется «хождение на ягодицах». Помогает избавиться от лишнего на попе, – отвечает бабушка Роза.
– Ой вей! Хороший тухес[3] тоже нахес[4]. Идите кушайте моих оладушков со сгущеночкой!
– Мама! – кричит бабушка Роза.
– Бабушка Геня! – кричит Аленка.
– То не «хождение на ягодицах», то «хождение по мукам»! – сокрушается она и уходит.
Бабушка Геня – н аш генерал. Но всякие женские уловки – не ее стихия. Пока я расту ввысь, а не вширь, иду к ней на кухню. Порции бабушки Розы и Аленки, вместе взятые, – одна моя.
Аленка – фигуристка. Она всегда должна быть в спортивной форме, чтобы лед под ней не треснул. Поэтому она уже восемь лет не ест сладкого, мучного, жареного и жирного. Я не знаю, как можно так жить!? Я рождена, чтобы есть, и если мне однажды скажут, что кушать нельзя, я умру в эту же секунду.
Даже сейчас, приехав на каникулы, Аленка берет коньки, меня, и мы едем на каток, где она должна будет целых три часа кататься. Я не видела ее на льду два года. В прошлый ее приезд она прилетела с гипсом на руке. Хорошая была тогда неделя… В этот раз будет иначе – время, которое мы могли бы прожить в счастье, будет потрачено на треклятые коньки! Но я, чтобы не расставаться с ней надолго, буду ездить вместе с ней на тренировки. Ей через двадцать семь месяцев и три недели – на Олимпиаду, на которой она хочет услышать американский гимн в свою честь и увидеть золотую медаль на своей шее.
Но что это? Что она вытворяет? Она взлетает надо льдом как птица! От страха я закрываю глаза руками. Она разобьется! После ее третьего прыжка я понимаю: она не упадет, с ней этого никогда не случится! Крылья вовеки ее не подведут! Потому что это крылья ангела.
– Чебурашка? Ты чего? Фрося???
Аленка бежит ко мне, садится рядом, прижимает к себе.
– Что случилось? – спрашивает она.
Я не могу сказать ни слова. Слезы, рев, икота не дают мне говорить. У меня истерика.
– Фрося???
– Это так прекрасно! Ты прекрасна! Все это так прекрасно! – наконец-то отвечаю я и продолжаю рыдать, прижавшись к сестре. – Обещаю больше не ревновать тебя к конькам! Боженька дал тебе дар, и ты обязана делиться им с другими. Обещаешь!?
Прижавшись щеками, мы меняемся. Меняемся слезами. Аленкины отпечатываются на моей щеке, а мои – на ее. Когда люди плачут от счастья, их слезы менее соленые, их слезы как сладкое вишневое варенье.
Глава тринадцатая
Мы спрятались с Аленкой на чердаке. Перед нами большая корзина со свежими помидорами и трехлитровая банка соленых. В ногах, на полу – уже c десяток мятых надкусанных томатов.
– Не откусывай! Самое главное – всасывать мякоть по чуть-чуть, чтобы на помидоре остались небольшие вмятины, – говорит мне Аленка.
– Я больше не могу! – отодвигаю от себя подальше корзину.
– А кто хотел научиться целоваться?
– Давай учиться на соленых!?
– На соленых сложнее – у них кожица тоньше. Смотри, пока я жива!
Аленка достает из банки соленый помидор и высасывает все содержимое через маленькое отверстие, не испачкавшись при этом соком, оставив лишь тонкую, прозрачную шкурку от овоща. Я открываю рот от удивления и, тяжело вздохнув, беру следующий помидор.
Тем временем взрослые заняты в саду. Завтра наши американские гости улетают домой. И, как заведено, наша мишпуха[5] соберется под плетеным виноградом за большим столом, где под Бернеса, моченые бочковые яблочки и шашлыки, маринованные в домашнем гранатовом соке, начнется перемывание косточек.
– Яночка, ты шо, забыл? – так
