Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
Тем временем Константинов представил свой хор и галантно раскланялся. Включили фонограмму. Джулия придвинулась ко мне, и жёсткий налаченный завиток её каштановых волос скользнул по моему виску. Хор Константинова исполнил попурри из песен далёкого школьного детства. Но отдельным голосистым вокалистам в округлых модных очках явно не хватало пионерского мелкотемья, и музыканты военного ансамбля, с остервенением заигравшие вживую, приступили к эстрадным новинкам. Песни из хит-парадов внесли свежую струю в выступление хора, который теперь-то и хором было трудно назвать. Скорее это была молодёжная вокальная группа, удивившая зал постоянными сценическими перестроениями и вольной, не по годам смелой интерпретацией отдельных приевшихся хитов. Озорной настрой прекрасно организованных юных артистов вывел зал на долгожданную танцевальную волну. Задние ряды больше не могли сидеть без движения. Топот, свист и восторженная брань летели в зал из неосвещённой закуренной глухомани. Неожиданно кто-то истошно завопил – на сцену выбежала юная особа в коротком серебристом платье на бретельках. Она выхватила микрофон у вспотевшего солиста, острым носком лакированной белой туфли отфутболила провод, зацепившийся за метровую колонку, и заметалась по сцене, приложив микрофон к губам. Этой резкой певицей была Стэлла. Я смотрел на неё завистливым взглядом дивногорского подростка, которому не суждено было дорасти до её «величественного» таланта и потому оставалось лишь слепо внимать её хищным отточенным жестам и писклявому, но уверенному голосу.
Стэлла исполнила хиты эстрадных знаменитостей. Её репертуар состоял из трёх шлягеров. Зал бурлил и громыхал. Даже грузные заторможенные гости из Германии к третьей песне начали раскачивать скрипучие сиденья и аплодировали, когда Стэлла останавливалась у первых рядов и трясла микрофоном над их головами, отвешивая свободной рукой воздушные поцелуи.
После Стэллы на сцену выпустили двух инфантильных безжизненных бардов. Их задачей было успокоить бушующий зал, что после двадцатиминутного, почти механического экстаза нескольких групп массированной поддержки сделать было непросто. Неприязненный гул докатывался до первых рядов и, отражаясь от окультуренных немецких затылков, возвращался к инициаторам разгромного буйства. Концерт обречённо угасал. Меланхолические текстовки морских баллад погружали волнообразный бесчинствующий зал в состояние перманентного непокоя, и я, почуяв скорый финал эстрадной программы, удалился в фойе по уважительной причине. Концерт завершился без меня. Вальтера и Джулию я встретил в толпе у выхода. На улице Шмитц раскурил трубку.
– Мы должны подождать Олега, – сказал он и протянул Джулии симпатичную зажигалку из слоновой кости.
Ночь была звёздной. Море дышало размеренно и спокойно. Улицы, прилегающие к клубу, утопали во мраке – не работало городское освещение. Помню, однажды, ещё плохо изучив окрестности, я вышел на ночь глядя из дома, чтобы спуститься к морю по заранее разведанному пути. Однако я быстро запутался в обозначенных накануне сосновых ориентирах. К морю я всё-таки вышел, но сначала набрёл на детский летний лагерь, который лежал в сосновом массиве и кое-как подсвечивался двумя прожекторами, подвешенными над воротами. Я обошёл лагерь вдоль зловещего забора, и вдруг в ряду частых пепельно-серых сосен замаячил просвет и медленно пополз мне навстречу. Стальные лунные блики широким фронтом катились по чёрной глянцевой глади, обгоняя друг друга на пути к побережью, и вот под крутым невысоким откосом, поросшим травой, явилось ОНО САМО в неохватных, неразличимых даже у горизонта пределах. О чём подумал я тогда, пережив пронзительное по силе, фактически снизошедшее свыше волнение при виде лежавшего под ночным покровом гиганта? Имя его я почему-то не смог выговорить, хотя и знал, что состоит оно из двух магических, чётких слогов, мощь и простота которых объяли меня целиком, и я стоял заворожённый в обнимку с тёплым стволом берёзы и обречённо смотрел в мнимую даль, силясь распознать где-то там впереди призрачный шлейф горизонта.
– Ну как вам концерт?
Весёлый басок Константинова вывел меня из забытья.
Вальтер весьма благосклонно отозвался о музыкальном вечере, похвалил организаторов и участников концерта. Джулия всё это с радостью перевела Константинову, и тот, покорно кивнув, воспринял как должное положительное резюме Шмитца.
Я стоял в стороне и не принимал участия в разговоре. Может, я бы и ушёл домой, отколовшись от этой жизнерадостной компании, но Константинов сделал мне шаг навстречу.
– Этот славный юноша и есть ваш долгожданный гость? – спросил он Вальтера и протянул мне свою узкую костистую ладонь. Жёлтое вытянутое лицо со впалыми скулами попало в поле действия двух клубных прожекторов, установленных над входом, и в световом эллипсе, выхватившем Константинова по пояс из темноты, я разглядел его рыбьи навыкате глаза, запрятанные под матовые круглые стёкла очков. Его густые чёрные брови образовывали два трагических полукружья над бликующими очками, на лоб в глубоких продольных бороздках по-школьному ниспадали редкие рыжеватые волосы.
– Ах, да! Забыл представить. Это и есть мой юный друг, – подскочил ко мне Вальтер.
– Насколько мне известно, вы обитаете здесь полтора месяца, а я, представьте себе, вижу вас впервые, – с напускным недоумением проронил Константинов. – Но всё равно премного рад нашему знакомству. Я слышал, вы занимаетесь живописью. И довольно успешно.
– Не мне об этом судить, – пробурчал я себе под нос и отвёл взгляд от пытливых, постоянно ищущих меня глаз Константинова.
– Ну уж не скромничайте. Предстоящая выставка в Германии – это, по-вашему, не успех? – Константинов продемонстрировал осведомлённость в планах Вальтера. – Это, мой дорогой, огромное счастье. Впрочем, вы осознаете это позже.
– Ну что ж, а теперь пойдём к нам, – предложил Вальтер.
Я первым устремился восвояси.
– Секунду, господа, – одёрнул нас Константинов, не взяв в расчёт переводчицу. – Дело в том, что сейчас должна подойти моя воспитанница. Она принимала участие в концерте… А вот, кстати, и она!..
Константинов махнул рукой одной из девушек, только что появившихся на улице:
– Нам всем по пути.
Я резко обернулся и увидел стремительно приближающуюся Стэллу. Она деловито поздоровалась с нами, и Вальтер поздравил её с успехом, любезно пожав протянутую руку.
Пошли. Вальтер и Константинов возглавляли нашу группу. Вездесущая Джулия семенила между ними, но на некотором отдалении от руководящего тандема. Я примкнул к Стэлле и какое-то время отмалчивался, не веря такому подарку судьбы. Наконец спросил:
– Ты давно поёшь? У тебя хорошо получается, – соврал я и мне стало легче.
– Недавно. Я петь вообще не люблю. Просто пригласили. Я танцевать люблю. Вообще люблю двигаться. – Стэлла попросила у Джулии зажигалку. – А ты чем занимаешься? Пишешь картины?
– Пишу.
– Не люблю художников, – категорично заявила Стэлла. – Непризнанные живописцы все жалуются на жизнь. Вместо того чтобы работать до седьмого пота, они разглагольствуют о том, как несправедлив к ним мир. При этом они боятся задать себе простой вопрос: а представляют ли их творения хоть мизерную ценность для человечества?
Я опешил от этого «фундаментального» рассуждения. Откуда её свежий разум, взращённый в лесистой балтийской провинции, набрался таких опасных мыслей? Конечно, это было возрастное
