Илья Кочергин - Помощник китайца
Потом пластырь закончился, и Вовка с Ромкой поехали в Одессу за новой партией, а я остался делать ремонт. Вдруг это у нее пройдет, вдруг это все-таки временное. Вернется, увидит не просто квартиру, а конфетку. Деньги на ремонт теперь были, только надо было с Витькой договориться насчет машины, чтобы он помог плинтуса, вагонку и линолеум довезти.
А Витька вместо этого привез мне компьютер. Получилось как-то случайно. Я ему позвонил, он спрашивает:
- Компьютер нужен? Тут сборный ребята по дешевке предлагают.
- А зачем он мне?
- Ну, в игрушки играть, да мало ли. Триста баксов всего.
- Привози, посмотрим. - После того, как со своим товаром работать стали, такие деньги, как триста или четыреста долларов, перестали быть для меня запредельными суммами.
Он привез. А через неделю я отдал ему бабки, и если бы он попросил дороже, то все равно бы заплатил. Я стал играть.
В первый момент, пока я еще не въехал, и пока мышка еще не слушалась в руке, я нервничал. Мне очень не хотелось проигрывать, мне не хотелось, чтобы эти монстры убили меня. Я еще не сообразил, что можно сохраняться время от времени и не начинать каждый раз с самого начала. Я нервничал.
Но потом понял, что наконец нашел занятие, которое мне нравилось. Я получал удовольствие от самого процесса, я жил настоящим моментом. Убили тебя, ну и что - перезагрузился и дальше как огурчик. "Вульф" - это еще фигня, а вот в "Думе" мне нравилось все. Иногда, перебив всех врагов на каком-нибудь уровне, я просто ходил по всем этим бесчисленным переходам, улицам, крышам домов, и надо мною было красноватое небо, которое отдаленно напоминало чудовищные закаты рериховских картин. Колонок у меня не было, игра шла в полной тишине, и мне это тоже нравилось.
Там не было прошлого и будущего, из игры можно было выйти в любой момент и потом снова оказаться в ней. После того, как меня первый раз убили, я расслабился и научился ловить кайф от игрушки. После того, как умер, уже ничего не страшно. Нажал кнопку Escape - и свободен.
Мы ходили по-прежнему втроем, толкая свой пластырь, но с Вовкой мне все меньше и меньше нравилось работать. Меня тянуло домой, а его - выпить. Один раз к середине дня он уже не мог идти, и нам пришлось уложить его в подъезде под лестницей, выпросив у жильцов ближайшей квартиры картонку и старое одеяло. Не тащить же его бесчувственного с шоссе Энтузиастов через полгорода. Деньги, часы и документы забрали себе, чтобы его не ограбили.
Ромка задумчиво покрутил в руках Вовкины часы, положил в карман, а потом спросил:
- Слушай, может, будем вдвоем с Одессы товар заказывать? Я же с Вовкой был там, мужика этого адрес есть, телефон есть. Мы же у него жили тогда, я даже жену его на кухне отымел, пока они пьяные были.
- А Вовка?
- А он сам себе привозить будет. Так справедливее получится - по одной цене покупаем, по одной продаем. Нам тогда по две тысячи с каждой штуки выходить будет.
- Давай, мне все равно.
- Я уже, Серега, продумал все. Мы лучше не ездить будем, а заказывать, - и деньги в Одессу, и пластырь обратно через проводницу на поезде будем отправлять. Мотаться не придется. Давай для начала по сто пятьдесят долларов отправим.
Раньше я бы с огромным удовольствием сгонял в другой город, тем более в Одессу, где никогда не был, посмотрел бы, какое там море, да вообще так. А сейчас не хотелось.
Через неделю мы встретили с Ромой поезд, на котором приехал пластырь. Взяли у проводницы коробки, проверили, вроде, все нормально, и потащили потихоньку. Навстречу Вовка, видно, тоже ездить надоело, так же получает. Кого не хотелось бы сейчас видеть, так это его.
- Так, да? Украли, суки, идею мою, да?
Рома поставил свои коробки. Оба кабаны здоровенные, сейчас схлестнутся, наверное.
- А ты нажиться на нас хотел? И чтобы мы еще с тобой, алкоголиком, возились.
Вовка Роме в торец попал, а сам получил в челюсть, потом схватились друг за друга и коленями начали работать. Люди привычно огибали нас со своими чемоданами и сумками.
- Менты идут. Слышь, кончай, менты идут. - Я оттянул Ромку, и мы пошли. Рома еще оглядывался долго на Вовку, а тот стоял со съехавшим шарфом, в расстегнутом пальто на холодном перроне посреди идущих людей, оббивал о колено шапку и смотрел на нас. Так и не двинулся, пока мы уходили.
Я был доволен. Все, что мне было нужно, у меня имелось, все, что заканчивалось, - можно было купить в магазине. Я себя обеспечивал, ни от кого не зависел и не думал о дальнейшем. Вовка обиделся и исчез, даже с Ромой мы все больше работали порознь.
Решил опять к Суну своему зайти. Позвонил вечером, а он, оказывается, уже слинял. Теперь в его квартире опять жили Иван с Пань Пэном. Видно, он заплатил за сколько-то вперед, а они доживают. Иван по-русски уже здорово научился. Завтра, говорит, они тоже собираются обратно к себе в Китай.
Я наутро встал и поехал к ним, хотел попросить суновский адрес. Мало ли - письмо захочется написать, а по телефону как этот адрес запишешь, если он иероглифами пишется. Бутылку взял.
Иван с Пэном уже упаковывались. Иван порылся в своей записной книжке, но адреса не нашел, хотя вчера обещал. Давай, говорит, лучше свой, я его Суну передам, он письмо тебе сам напишет.
Я сидел и смотрел, как они набивают свое барахло в клеенчатые сумки. Пань Пэн был, как обычно, молчалив, а Иван говорил без остановки. Говорил, что они установили прекрасные контакты, что партнеры ждут, и теперь нужно только наладить транспортировку товара. Товар разный, очень, очень прекрасный - одежда, обувь, разные мелкие, очень необходимые вещи для жизни и для детей. Разные полезные продукты для здоровья.
- А мистер Сун тоже доволен?
- Он тоже доволен, очень. Но немного поменьше - у него другой товар. У него другая компания, очень крупная.
- Он еще приедет?
- Может быть. Если мы хорошо наладим выгоду, - он тоже нам будет помогать.
Закончили с сумками, Пэн взял швабру и начал из-под кровати что-то выковыривать. Потом выволок за шерсть двух белых собак, покрытых пылью и дрожащих. Их тоже посадили в сумку и оттащили ее к входной двери.
- А зачем вам?
- Попробуем. Сейчас в Китае можно иметь собак. Но их совсем очень мало. Наши друзья сказали, что богатый человек может платить восемьдесят долларов. Одну собаку - восемьдесят долларов.
Я попросил передавать Суну привет, оставил им бутылку и пошел домой.
Эрик Костоцкий прислал письмо. Приглашал сходить с ним в поход весной. Разволновал он меня этим приглашением немного. Пошел на кухню, покурил, пока кофе варился, потом понес чашку к компьютеру. Все равно, конечно, не поеду никуда. Куда ехать, кому там нужен, когда людям везде своих проблем хватает. Потом как-нибудь.
Чтобы уехать, нужно сил немножко побольше, азарта. Желание хотя бы. Чтобы девчонку к себе привести, тоже силы нужны. Я понял, почему они девчонки - такие разные днем, когда я перед ними прыгаю, и вечером, когда домой еду. У меня просто шоу, действительно, хорошее получается, они меня как человека и не воспринимают. Я для них, как рекламная пауза, как картинка из телевизора, как мультяшка. Ненастоящий.
У нас роли заранее распределены: я - мультяшка, они - зрители. Только одна, и как назло самая что ни на есть сексапильная такая девчонка взяла, да и не согласилась. Конечно, частенько случается, что и посылают куда подальше, но я не обижаюсь, ведь и рекламу не все любят смотреть, а вот эта Маша, - я теперь никогда не забуду, как ее зовут, - она не согласилась.
В институт какой-то зашел, еще издали ее увидел и сразу туда. Стоит с подружками, в сторонке парни у стеночки разговаривают полубоком к ней. Вручил ей пластырь, а она смотреть не стала, а взяла и подошла ко мне вплотную, почти прижалась, посмотрела в глаза ясным таким взглядом издевательским и сказала, чтобы я еще что-нибудь про свой товар рассказал.
Пуговицы на рубашке об ее пуговички цепляются, меня от этого аж в пот бросает. Вот так вот без разрешения вторглась, по Алану Пизу, в мою интимную зону и этим просто убила меня. От нее, как от печки, я хочу отодвинуться, а она наступает и улыбается. У меня лицо горит, в руках коробки, и язык не ворочается. А подружки ее стоят и смеются.
- Вы...
- Меня Маша зовут, молодой человек. И что вы хотели сказать? - Видно, что издевается и получает от этого удовольствие.
Пришлось бежать оттуда, даже пластырь у нее не забрал. В страшном сне такое не привидится. Убил бы.
Вообще, последнее время, как закончу работать, как распродам свои три-четыре коробочки, от меня даже в транспорте женщины отодвигаются, как будто запах какой-то чуют. От всех людей пахнет, по'том пахнет, мокрыми дубленками, колбасой, чесноком иногда, волосами. Я-то, вроде, моюсь, одеколоном брызгаюсь.
Иногда даже домой доехать сил нет, не хочется. Если бы не комп дома, то не знаю даже, что делать. Работаю последнее время где-нибудь рядышком.
Вообще, хорошо бы где-нибудь очутиться, только чтобы не собираться, не покупать билеты, не ехать. На это уже не хватит сил. Или вот если бы с кем-то еще поехать. Хоть с Нормой, что ли. Брат недавно звонил из своей загранки, рассказал, что несколько лет назад очередные друзья Нормы в Москве вовлекли ее в какие-то дела, связанные с торговлей автомобилями. Не знаю, что уж у них там произошло, но после этого охота тесно общаться с россиянами у Нормы отпала, и она уже давно не идет ни на какие контакты.
